– Я кое-что слышала недавно. От Губерта, друга Шелти. Мы побывали у него в таверне.
Морфей сияет.
– А, Губерт. Как поживает старый пьяница?
– Сверкает, – хмуро отвечаю я. – И ворчит.
Морфей от души смеется.
– Мне всегда нравилось с ним болтать.
– Да уж, – отвечаю я. – Славный парень.
Морфей снова хохочет, и я ухмыляюсь в ответ, не в силах удержаться.
– Короче говоря, – продолжаю я, – он рассказал нечто совершенно невероятное про Червонную Королеву и Льюиса Кэрролла. Оказывается, они были знакомы до того, как в Стране Чудес появилась Алиса.
Морфей, кажется, по-настоящему удивлен. Но он ждет, когда я закончу.
– Червонная хотела, чтобы Льюис нашел Страну Чудес – так сказал яйцеголовый. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Морфей не успевает ответить, потому что между облаками пробивается солнце. Ослепительная вспышка заставляет нас заслонить глаза. Небо становится из оранжевого персиковым, земля дрожит. Морфей хватает меня за локоть. Рвы пересыхают, и фрагменты головоломки снова складываются воедино. Обнаженные деревья, стоящие вокруг, покрываются блестящими зелеными листочками и белыми цветами; под ногами у нас в ту же секунду появляется трава.
Когда всё успокаивается и земля перестает колыхаться, Морфей выпускает мою руку. Папа догоняет нас. Я прищуриваюсь. Солнце светит так ярко, что мы отбрасываем тени. Густые высокие кроны испещряют землю темными пятнами. Даже запах изменился – из застоявшегося, дымного он сделался благоуханным, цветочным. Веет легкий ветерок, совсем как весной в Техасе. Эта мысль приносит с собой тоску по дому. Я уже собираюсь поделиться своими чувствами с папой, когда вдруг замечаю, что с неба спускается зеленоватое светящееся пятно – не больше кузнечика.
По мере того как оно снижается, мне удается различить тельце цвета стручковой фасоли, блестящие чешуйки на груди, островерхие уши… Крылышки феи, молочно-белые, покрытые пушком, трепещут, волосы блестят, как нити коричневой сахарной ваты. Она приземляется на плечо Морфея и ныряет под шляпу. Он мизинцем гладит ее ступню, и фея выглядывает из-под синей занавески волос. Металлические глаза сверкают, как стекла солнечных очков.
– Ну, моя прелестная маленькая Никки, – ласково говорит Морфей, – надеюсь, ты прилетела сказать, что скоро я смогу отправиться.
Она так тихо шепчет ему на ухо, что я слышу только позвякивание, как от китайских колокольчиков.
– Подождите, – говорю я. – Каким образом она может летать, не искажаясь? Не понимаю.
– Скоро ты получишь ответы на все вопросы, – отвечает Морфей и протягивает мне трость.
Он делает это механическим жестом, как будто подчиняясь неизбежному.
– Ты увидишь Джебедию. Но берегись. Он не тот, каким ты его раньше знала.
– М-м?
– Просто вели трости лететь, – говорит Морфей, уклоняясь от вопроса. – И главное, не мочи ее.
Он поворачивается спиной.
Волосы у меня на шее встают дыбом, когда я понимаю, что его тень не повернулась вместе с ним. Они стоят голова к голове, похожие на залитое чернилами отражение. Вздохнув, Морфей берется с темным силуэтом за руки и поднимается в воздух на тени собственных крыльев. Крошечная фея окидывает меня взглядом и следует за ними.
Я стою неподвижно, раскрыв рот.
Папа касается ладонью моей спины.
– Нам пора. Он – наш единственный шанс найти Джеба и убраться отсюда.
Голос у него дрожит, и я понимаю, что папа напуган не меньше, чем я.
Я протягиваю ему трость-грифона.
Повесив сумку на плечо поверх ремня с ножнами, папа садится на трость верхом, как ребенок на палочку-лошадку.
– Лети, – полушепотом говорит он, и сказочное существо, шурша перьями и мехом, оживает.
Оно с ревом разевает клюв. Орлиные крылья хлопают, взметывая мои волосы, и грифон поднимается в небо вместе с папой, крепко вцепившимся в гриву.
Я отгоняю вопросы, которые роятся в голове, расправляю крылья и лечу вверх, вверх, не выпуская папу и Морфея из вида. Мы прорезаем пушистые облака и направляемся к увенчанным барашками волнам моря, которое блестит вдалеке.
При нашем приближении из воды поднимается гора. Как будто она ждала нас. Фея и Морфей – и его тень – стремительно направляются к валунам на склоне. Гора открывается и поглощает их. Тут же вход закрывается.
Как только папа ступает наземь, грифон превращается в трость. Я приземляюсь рядом. Крылья тяжело повисают на спине, усталые от долгого полета. Я вытираю пот со лба.
– Что теперь? – спрашивает папа.
Я пытаюсь найти щель или трещину, которая может оказаться входом. Забрав у папы трость, я принимаюсь разбрасывать камушки когтистым концом.
Ничего не происходит. Тогда я топаю ногами по неровной поверхности.
– Перестань! – раздается голос, который звучит так, как будто камни бьются друг о друга. – Немедленно прекрати!
Я роняю челюсть.
– Это плохой способ произвести впечатление, – продолжает невидимка.
– Да, чтобы произвести впечатление, надо взять зубило, – подхватывает второй голос, менее сварливый.
На склоне горы появляются два лица, одно из земли, другое из камня. Каменное лицо, с огромными выпуклыми глазами, смотрит на нас раздраженно. Земляное щурится и выглядит почти комично.
Папа роняет сумку и садится на нее. Его левое веко дергается со скоростью секундной стрелки на часах.
– Всё нормально, папа. Я разберусь.
Он кивает и проводит рукой по волосам.
Перешагивая через камни, я подхожу к земляному лицу.
– Нам надо попасть внутрь.
– О-о-о, извините, – отвечает брюзгливый каменный голос. – Только хозяин может открыть дверь.
– Да. Извините, – веселое лицо смотрит на меня с сочувствием. – Мне очень жаль, просто сердце разрывается.
Земля под нами дрожит и раскалывается. Мы начинаем погружаться в море. Папа хватает сумку, и вместе мы лезем наверх как можно быстрее. Вода вокруг поднимается. Я припоминаю все те разы, когда мы с Джебом лазили по скалам. К тому же мне помогают крылья. А у папы есть трость.
– Нам придется лететь! – кричу я. – Пока гора не погрузилась целиком!
Папа теряет равновесие, когда сумка и кинжал соскальзывают с его плеча. Он ловит то и другое в последнюю секунду, но роняет трость. Она катится по движущемуся склону и падает в подступающие волны. На поверхность выныривает уже грифон. Он вопит, бьет крыльями, барахтается… и постепенно тает, пока на воде не остается разноцветная маслянистая лужа.
Мы с папой, не веря своим глазам, смотрим на нее и не замечаем, что вода поднялась уже до лодыжек.
