Я в ярости. Значит, Морфей все-таки ему рассказал. Только потому, что мне не хватило ума добиться от него клятвы, что он не проболтается. Что ж, довольно наивности и неосторожности в отношении слов. Отныне я буду давать такие клятвы, которые смогу обернуть к своей выгоде.
Вот почему у Джеба не получался мой портрет. Дело было не в ненависти Червонной Королевы, а в том, что он сам мучился совестью, после того как чуть не задушил меня. Мое сердце словно съеживается – не от волшебного уменьшающего снадобья, а от сострадания.
Я смотрю, как вьется в руках Джеба веревка. Движения его пальцев изящны, несмотря на мужественные очертания рук.
– Я не хочу, чтобы тебе приходилось с этим бороться. Я ошиблась.
Он жмет плечами:
– Ну, не знаю. Судя по тому, каковы мои создания.
– Нет. Причина – в самóм этом месте. В воздействии Червонной Королевы. Тебе просто нужно уйти отсюда. Избавиться от ее магии. И тогда ты вновь станешь собой.
Джеб качает головой:
– Я много лет подавлял гнев. Когда я попал сюда и укрылся в горе, у меня появилась отдушина. Всё вышло на поверхность. Теперь, когда я дал гневу волю, я не уверен, что смогу опять его контролировать.
Он снова становится похож на обиженного маленького мальчика. Морфей был не прав. Джеб отказался не от меня, а от себя.
Я придвигаюсь ближе по сыпучему песку – и вдруг понимаю еще кое-что.
– Подожди… если ты с самого начала знал про магию Червонной Королевы, значит, ты подыгрывал Морфею и позволял ему думать, что он обманывает тебя.
– Ну да, – отвечает Джеб и подмигивает. – Я обманул плута. Ловко, да?
В его глазах поблескивает гордость, и они обретают цвет весенней листвы.
– Ты мог обратить силу Червонной против Морфея. Навредить ему. Но ты ничего такого не сделал. Почему?
– Потому что тебе было бы больно.
От этого признания у меня подгибаются ноги. Я сажусь на борт рядом с Джебом. Крылья бессильно повисают, между пальцами ног просачивается теплый песок.
– Неужели ты сам не видишь?
– Чего?
– Я – твоя главная ценность, даже вопреки тому, что ты чувствуешь. Ты полностью контролируешь свой гнев. Настолько, что предпочел не вредить Морфею, потому что он мой друг.
Спина Джеба напрягается.
– И не только. Ты хочешь быть с ним. Жить в Стране Чудес. Вечно.
Он с наигранным равнодушием похлопывает себя веревкой по бедру, но уныло опущенные плечи его выдают.
У меня в горле встает комок.
– О чем ты говоришь? Клятва, которую я дала, охватывает только двадцать четыре часа.
– О вечере перед выпускным, – говорит Джеб и встает. – Когда я помог твоей маме и вернулся к тебе в комнату.
Он отталкивает меня от лодки.
Я встаю и пытаюсь согреть руки. От того, в какую сторону движется разговор, мне стало холодно.
– Джеб, я не хотела этого поцелуя.
– Но сегодня, когда я вернулся, ты была у него в комнате. Ты раскраснелась, и твоя одежда помялась.
Я заливаюсь румянцем. Значит, он заметил.
– Прости…
Как же я устала от неуклюжих извинений.
– Кажется, я не могу обрести равновесие. Мои две половины… они вечно воюют. Но поверь, я не пытаюсь обмануть тебя. Или его.
Джеб хмурится еще сильнее.
– Я знаю, что ты не обманываешь. Ты не из тех девушек, которые будут целоваться безо всякой причины.
– Ты прав. В первый раз я это сделала, чтобы получить обратно свое желание. А сегодня… я просто хотела чмокнуть его в щеку. Он сам…
– Перестань! – кричит Джеб, так что я вздрагиваю. – Вот что сводит меня с ума – ты не можешь признаться ни мне, ни себе. Ты поцеловала его, потому что он тебе небезразличен!
Небезразличен… такое простое слово – но не для королевы-полукровки, у которой разрывается пополам не только жизнь, но и сердце. Я сжимаю губы.
От моего молчания на лице Джеба появляется неприятное выражение… как будто медленно собирается гроза.
Лодка начинает скрипеть, словно отражая бурю эмоций у него в душе. Я подскакиваю, когда доски с громким треском расходятся. Обшивка разлетается, и остается один каркас.
– Я предупреждал, – пугающе монотонным голосом произносит Джеб. – Я не ручаюсь за себя.
Я расправляю плечи.
– Ты злился не на меня. И никогда не будешь.
– Не важно. Потому что между нами всё кончено.
– Я тебе не верю.
Из-под футболки я вытаскиваю кольцо, которое нашла в ивовой комнате.
– Я видела твои прекрасные мечты про нас.
Стиснув зубы, Джеб берет меня за плечи – аккуратно, как будто я сделана из стекла – и отводит в сторонку от лодки. Я стою так близко к воде, что теплый прибой лижет пальцы ног.
– Больше их нет, – говорит Джеб. – Всё в прошлом.
Он машет ладонью над песком. Каждая песчинка вспыхивает алым; появляются две дыры, которые засасывают мои ноги до лодыжек, и смыкаются. Я пытаюсь стронуться с места и понимаю, что застряла.
– Джеб?
– Твой жучиный принц кое-чего не знает. Я научился разделять два потока магии. Именно я погрузил твоего отца в сон. Морфей был просто реквизитом. Жаль, что я не мог контролировать его силу на выпускном балу. Наверно, тогда ты бы предпочла меня. Тогда я подарил бы тебе всё, что хотел, а не только мечтал бы об этом.
Он снимает шнурок с кольцом с моей шеи и окунает его в воду. Серебро и бриллианты растворяются, превратившись в лужицу краски. Остается только ключик от дневника.
Я торчу в песке, как сорняк, и ничего не могу сделать – только смотреть.
Джеб надевает веревочку с ключиком обратно мне на шею и одним движением руки возвращает лодке ее былую красоту.
Наконец я обретаю голос.
– Я выбрала тебя!
Повернувшись спиной, Джеб смахивает песок с сиденья. Ветер ерошит ему волосы, приводя их в еще больший беспорядок.
Я протягиваю руку и хватаю Джеба за карман джинсов.
– Пожалуйста, не надо.
Он высвобождается и отходит за пределы моей досягаемости.
– Чего не надо? Помогать тебе получить то, что ты хочешь?
Джеб сворачивает веревку на корме и продолжает:
– Когда твой волшебный кавалер накрыл тебя крыльями, ты сказала, что просишь лишь немного подождать. Ты сказала – вечность того стоит.
У меня перехватывает дух.
Я не знала, что Джеб слушал наш разговор, стоя в коридоре. Я коснулась губами щеки Морфея, не имея в виду ничего большего. Но Джеб этого не видел, потому что Морфей опустил крылья, только когда превратил мой невинный поцелуй в нечто совсем иное. Джеб увидел то, что Морфей пожелал ему показать. Но гораздо серьезнее было то, что он услышал. Слова, сорвавшиеся с моих собственных губ.
