Он не хотел, чтобы ее безумие покорилось какому-нибудь другому мужчине, как не желал и делиться ею. Морфей хотел обладать обеими половинами Алиссы – невинной и необузданной.
Что хорошего в зависимости? Где непосредственность в предсказуемом мире? Он мог предложить Алиссе вечность, полную борьбы и страсти. Но там были бы мгновения тишины и нежности, украденные у бешеного пламени и ревущих бурь – островки спокойствия посреди хаоса.
Она принадлежала ему и носила корону. Морфей должен был многому научить Алиссу – всем прелестям манипуляций и безумия. Если бы он насытил ее алчную волшебную половину, человеческие страхи и запреты померкли бы, а со временем полностью отпали. Она перестала бы желать безопасной любви Джебедии…
Морфей втянул в себя нити синего света. Его вновь окружила темнота. Крылья коснулись пола, когда он встал. Морфей высоко вскинул их в знак решимости, так что они почти достали до потолка.
Больше никаких колебаний. В прошлом он пытался поступать честно, и всякий раз результат оборачивался против него. Он мог подавить угрызения совести в душе, но не мог отказаться от своих нужд ради Джебедии. Он никогда не будет самим собой без Алиссы – без огня, вокруг которого порхает бабочка. И он не остановится, пока она не вернется туда, где должна находиться. В Страну Чудес.
Чтобы победить, он будет драться нечестно и всеми возможными средствами добиваться ее сердца. Неважно, чего это будет стоить Джебедии. В конце концов, подземцы ведут себя именно так. Поступать по-другому – значит стать человеком. А Морфей меньше всего к этому стремился.
Десяток невозможностей
В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей дол завтрака!
Льюис Кэрролл, «Приключения Алисы в Стране Чудес»
1
Смертность
1. Отправка
Некоторые скажут, что невозможно умереть, а потом ожить и рассказать об этом. Но они просто никогда не сталкивались с магией. Что касается меня, то я – прапраправнучка Алисы Лидделл. Я верю в невозможное вот уже более шестидесяти четырех лет: когда мне было шестнадцать, я узнала, что Страна Чудес существует на самом деле и что она населена странными, зловещими, безумными существами, для которых законами служат сделки и загадки. Но иногда, при всей вере в волшебство, что-то идет не так, как ты планировал. Даже магия время от времени дает осечку.
Например, я никогда не думала, что мое тело окажется в обувной коробке. Вот что напоминает гроб для кремации… картонную коробку размером с человека. Там неуютно. Ни бархатной подкладки на деревянном основании, ни подушки, на которой могла бы удобно устроиться моя согнутая спина. Никакой одежды, кроме мятого бумажного платья, чтобы прикрыть мое морщинистое старое тело.
Запах картона забивает ноздри, пока железная тележка катится по кафельному коридору, поскрипывая колесами. Раздаются незнакомые шаги. Меня увозят из прохладной комнаты, где медэксперт удостоверил мою «мертвость», как сказали бы пикси. Затем он положил мне на грудь стальной идентификационный ярлычок и закрыл крышку, погрузив меня в темноту.
Я вздрагиваю, когда каталка поворачивает и оказывается в гораздо более теплом помещении. Запах пропана, напоминающий вонь тухлых яиц, подтверждает, где я нахожусь. Я уже бывала здесь. За последние несколько месяцев я навестила все местные крематории – ночью, когда никого вокруг не было. Таким образом я познакомилась с гигантской кирпичной печью, которой теперь не терпится сжечь мою плоть. Я нашла идеальное место, с ванной и большим зеркалом по ту сторону коридора.
Как только я выбрала крематорий на кладбище Плезанс-Рест, то приготовилась умереть.
Моим изначальным планом было принять особое лекарство. В малых, несмертельных дозах оно на несколько дней повергает жертву в состояние, близкое к смерти, в то же время оставляя ее в сознании. Но Морфей не согласился. Он намекнул, что грань между почти-смертью и настоящей смертью в человеческом мире зыбка, и с ней не стоит шутить. Он не хотел, чтобы я рисковала. Поэтому он предложил волшебное средство – зачарованное прерывающее зелье, которое действует почти так же, но к нему прилагается и другое, возрождающее, со стопроцентной гарантией успеха.
Я выпила дозу прерывающего снадобья утром – и десять часов спустя по-прежнему ощущаю горьковатый, отупляющий вкус, что-то вроде гвоздики в кислом сидре. Я не могу облизать губы, чтобы избавиться от этого ощущения. Магия повергла меня в кататоническое состояние: глаза закрыты и не моргают, сердце и дыхание замерли до еле слышного шелеста, который неразличим человеческими средствами.
Волшебная половина моей души трепещет в голове, убеждая меня, что зелья сработают, но человеческая инстинктивно сжимается от страха, который сдавливает горло. Я не могу крикнуть, не могу сказать, что еще жива. Голосовые связки не повинуются. Клаустрофобия, мой давний враг, заставляет тело зудеть. Я знаю, что происходит вокруг, хотя мои веки не способны подняться, а руки и ноги – двинуться. Все запахи, звуки, телесные ощущения усиливаются из-за неспособности отреагировать на них.
Врач, который принял сегодня утром звонок моей двадцатисемилетней внучки, объявил, что я умерла от сердечного приступа. Нестерпимо было слушать, как она плакала и рыдала. Я тут же вспомнила о своей самой большой потере – о том, как три года назад умер Джеб. У меня в груди по-прежнему словно проворачивается нож, когда я вспоминаю наше прощание.
Но Джеб наказывал мне быть сильной. И этому же я учила внуков и внучек – смотреть в лицо трудностям. Моя внучка справится. Я не сомневаюсь, потому что она во многом похожа на меня – не только светлыми волосами, синими глазами и любопытством. Она упряма и преданна. И способна выжить где угодно.
Как только медики привезли мое тело в морг, всё заработало, как часы.
Моя семья знала, какое кладбище я выбрала и какие требования выдвинула в завещании: я просила не выставлять мое тело напоказ, не устраивать службу в церкви, кремировать меня в пределах двенадцати часов после смерти и развеять мой прах там же, где и прах Джеба – под плакучей ивой возле нашего загородного дома. У этого дерева особый смысл – оно выросло из обрезка, взятого от старой ивы, которая стояла на нашем дворе, когда мы были юны.
Столь необычные требования не смутили моих родных: я считалась эксцентричной старушкой.
После смерти Джеба они видели, как я брожу по дому, собирая мозаики, которые сделала в течение жизни. На них изображены странные мистические пейзажи. Они называются – «Сердцебиение зимы», «Шахматные дюны», «Брюхо зверя» и так далее. Я их все убрала на чердак, вместе с другими фамильными ценностями, включая туристическую брошюру с рекламой лондонской «тропы солнечных часов». К этим вещам я добавила два ключа: один принадлежал моей матери и мог превратить любое зеркало в портал, а второй отпирал ворота в сад душ. Этот ключ Джеб получил в подарок, когда отказался от своей музы, чтобы удовлетворить нужду подземцев в живых, красочных снах и принести покой обоим мирам. Чтобы избавить человеческих детей от опасности, он отрекся от того, что делало его уникальным. Смелый поступок, о котором не узнали даже собственные дети и внуки Джеба. Мне очень тяжело было расстаться с этим ключом, потому что он служил напоминанием о храбром сердце и благородной натуре моего мужа – двух вещах, которые я ценила в нем больше всего. Но Червонной Королеве незачем хранить эту реликвию.
