Увидев, какая судьба их ждет, остальные игрушки шипят и карабкаются друг на друга, пытаясь сбежать из коробки. Они отчаянно желают сохранить свой дикий и опасный вид. Феи с визгом пускаются за ними вдогонку.
Всё это так зловеще, хаотично и забавно, что я хихикаю. И это ошибка, потому что мускулы живота отвечают серией схваток и волной боли. Я вою, когда она пробегает по верхней части тела, а затем по пояснице и бедрам. Нити синего света – такие же, как у Морфея, и в то же время уникальные – движутся внутри моего тела вслед за спазмами. Я сую голову под подушку и хнычу.
Паутинка и прочие феи перестают гоняться за игрушками и просовывают головы в просвет между телом Морфея и водяным пологом, любопытные и встревоженные.
Морфей гладит мой живот и сердито смотрит на них.
– Что вы всё порхаете, безмозглые дурочки? Это не спектакль для вашего развлечения! Убирайтесь, если вам нечего больше делать!
Ужаснувшись этой сердитой вспышке, они вновь пускаются в погоню за игрушками.
– Глупая, бессмысленная суета, – ворчит Морфей. – Впору брать плату за вход. Подумаем об этом в следующий раз.
– В следующий раз? – всхлипываю я, пытаясь дышать во время схваток. – Нет уж, никакого следующего раза. Я и одного не переживу.
– Конечно, переживешь. Ты что, забыла? Мы оба видели это в твоей мозаике, меньше месяца назад. У нас родится дочь, вскоре после того как сыну исполнится пять.
Морфей говорит мягко и рассудительно, без малейшего лукавства и безумия, которые он обычно источает. Какой разительный контраст.
– А теперь перестань волноваться из-за того, что происходит там. Ведь мы с тобой здесь.
Он поднимает крылья, и я перестаю видеть, что делается снаружи. Я лежу на постели, где нет никого, кроме нас, и наш маленький остров плывет на волнах эмоций и нежных хитростей.
– Отличный шанс вернуть себе утраченную гордость. Или, может быть, ты не возражаешь, что я вчера вдребезги обыграл тебя в шахматы?
Боль отступает, и я разжимаю зубы и выговариваю:
– Нет, я выиграла.
Морфей прищуривается.
– Я же поставил шах и мат, любимая.
– Но мы играли на раздевание, помнишь?
Взглядом он скользит по моему телу.
– Да, эту подробность я помню живо.
– Каждый раз, когда ты предпринимал контратаку, я сбрасывала очередной предмет одежды. И каждый раз, когда ты смотрел на меня, тебе становилось всё трудней сосредоточиться. В конце концов ты позабыл про шахматы и думал только о том, что хочешь меня. Таким образом, разве не я в итоге взяла в плен вражеского короля?
Он одобрительно смеется:
– Ах ты притворщица.
Я тоже смеюсь, а потом замолкаю. Каким бы невероятным это ни казалось, на его прекрасном лице блестят слезы. Не драгоценные камни, прозрачные и девственно-чистые, а настоящие дорожки влаги, которые отражают огоньки свечей и напоминают крохотные потоки молний на фоне блестящей кожи. Морфей еще не ощутил их.
– Ты плачешь, – нежно укоряю его я.
– Неправда, – возражает он.
– Правда.
– Что ж, я не королева. Я могу плакать, сколько захочется.
Те же самые слова он сказал мне той последней ночью, которую мы провели вместе, прежде чем я отправилась жить в мир людей. Это прекрасное и редкое зрелище – видеть, как Морфей не в силах сдержать чувства.
Обычно он или полностью владеет собой, или вынуждает меня первой выложить карты на стол.
Хоть я и тронута, но на сей раз козыри у меня. И я не позволю человеческой доброте смягчить удар. Я – одна из двух самых могучих обитателей Червонного Королевства. Нельзя упустить такой шанс. Кто знает, когда мой соперник сдастся без боя в следующий раз?
– Польсти мне, – требую я с жестокой улыбкой. – Как официальный победитель я назначаю тебе штраф. Я желаю слышать слова, полные убеждения и похвалы.
Морфей гневно смотрит на фей, которые протискиваются сквозь струи водяного полога. Они подлетают к моим губам и предлагают выпить охлажденной вишневой патоки, чтобы восстановить положительную энергию. Затем они взбивают подушку и принимаются поправлять одеяло.
Морфей ждет, когда они переместятся к ступням, прежде чем начать.
– Твоя красота пугает меня, – говорит он, вытирая мокрые от слез щеки оборками рукава.
Я улыбаюсь еще шире, потому что именно это и хочу услышать. И Морфей это знает.
Феи зависают в воздухе и восторгаются столь беспрецедентным выражением любви со стороны своего господина. Их блестящие стрекозьи глаза полны обожания.
– Оставьте нас, крошки, – ворчливо требует Морфей, и они выбираются из-под полога.
Морфей окружает крыльями мою голову и плечи, отгородив меня от всего мира и позволив побыть в уединении, в тени. Свет от моей блестящей кожи отражается на его лице. Изящные пальцы Морфея касаются моей шеи и ключиц – мягко и нежно. Он рассматривает те места, к которым прикоснулся, по-прежнему завороженный изгибами моего тела, к которым притрагивался уже тысячу раз. Его рука замирает у меня на груди – большой палец прижат к грудной кости – он слушает биение сердца.
Я задерживаю дыхание.
– Твое неистовство поразительно, – шепотом продолжает он, и его сладкое дыхание греет мое лицо. – Я бесконечно желаю тебя. Не только опасного падения в звезды, не только состязания в хитрости на шахматном песке, не только прогулки в диком лесу…
– То есть ты это признаешь, – злорадствую я, схватив его за карман рубашки.
Наши губы – на волосок друг от друга, и я подавляю желание повысить ставки в этой игре бешеных страстей.
– Ты ожидаешь, что я буду скрывать столь вопиющее неуважение к обычаям вашего народа, волшебник-одиночка? Червонная Королева не ограничивает себя в знаках внимания… даже по отношению к своему любимому махаону…
Я выпускаю его рубашку, когда по моему телу прокатывается очередная волна схваток. Схватившись за живот, я вскрикиваю.
– Если только в этом нет какой-то пользы для нее, – с трудом договариваю я, – или для ее королевства. Дай мне то, что я прошу, или я повсеместно объявлю, что король Морфей любит свою жену больше, чем Страну Чудес!
– Ты не посмеешь, – хрипло отвечает он, охотно подыгрывая.
Морфей опускает крылья, и на нас снова падает свет свечей.
– Все узнают, – со смехом произношу я сквозь слезы, когда схватки слабеют, хотя и ненадолго. Они приближаются и через несколько минут начнутся снова. – Все твои враги, все союзники… каждый обитатель этого мира поймет, что ты по-прежнему мой слуга.
– Тогда ты дашь им оружие против нас. То, что ты говоришь, – безумие.
