Внезапное шевеление в левом углу комнаты отвлекает меня. Из тени выпархивает бабочка. Она садится на подоконник и смотрит вниз.
Мой желудок горит от подступающей тошноты.
– Это был несчастный случай, – шепотом говорю я, как будто на исповеди. – Я… я не хотела его убивать.
– Зато я хотел, – произносит у меня в голове голос с британским акцентом.
Он принадлежит одновременно бабочке и человеку. Они – одно и то же. Оба связаны также и с историями о Стране Чудес. Моя мама это поняла. А значит, крылатый парень много лет наблюдал за нами. Кроме того, он привел Уолли к двери нашей квартиры. Это из-за него Уолли увидел записку миссис Бансби раньше, чем я. Всё было подстроено.
Я не могу говорить. Меня охватывают недоумение, шок и раскаяние.
– Не думай об этой дохлой крысе, Элисон, – сердито говорит голос с британским акцентом. – Он причинил зло бесчисленному множеству молоденьких девушек. Ты сама приняла решение исправить ситуацию. За дисбалансом следует равновесие. Хаос – великий уравнитель. Но будет и отдача. Ты никогда не почувствуешь себя здесь как дома. Так что всё к лучшему. Ты предназначена для большего, чем может предложить тебе этот жалкий мир.
Бабочка подлетает ко мне и зависает возле моего лица.
– Возьми всё в свои руки. Сила – единственный путь к счастью, и я помогу обрести ее. Я – Морфей. Найди зеркало и позови меня, когда будешь готова принять свое предназначение.
С этими словами огромная бабочка вылетела в окно.
– Подожди! – крикнула я.
Чувствуя на щеках обжигающие слезы, я подошла к подоконнику и посмотрела вниз. Двое мальчишек с велосипедами стояли над мертвым Уолли. Они подняли головы и взглянули на меня. Всего несколько минут назад этот человек угрожал мне… а теперь он походил на сломанную куклу, которой выкрутили руки и ноги так, что шарниры выскочили из гнезд. Дождевая лужа под ним была окрашена алым – из его черепа сочилась кровь.
Лаяли собаки и кричали люди. Всё больше зевак выходило на улицу. Каждый по очереди смотрел на мое окно. Одни указывали на меня, другие качали головами.
Мне хотелось бежать, но я не могла разжать побелевшие пальцы и выпустить подоконник. Пауки пропали, ускользнули в тысячу укромных местечек, доступных только насекомым. Я мечтала стать такой же маленькой, чтобы исчезнуть и не выслушивать обвинения и вопросы, которые непременно должны были посыпаться.
Морфей был прав. Я не принадлежала этому миру. Я подозревала, что именно поэтому он позволил Уолли найти записку и напасть на меня.
Органы опеки обвинили миссис Бансби в халатности, заявив, что нельзя бегать по магазинам, оставив без присмотра ребенка с такими «жестокими наклонностями», как у меня. Еще они выяснили, что я прогуливала школу. От этого миссис Бансби стала выглядеть еще более некомпетентной.
Меня забрали у нее в тот же вечер.
Пока полиция и представители опеки расспрашивали миссис Бансби в гостиной, я собирала свои скудные пожитки, стараясь не смотреть в окно. Миссис Бансби оставила на кровати коричневый магазинный пакет. Странно – она думала, что подвела меня. Я прочитала это в ее слезящихся карих глазах, когда она пришла домой и увидела, что я учинила. Жаль, что я не могла открыть ей правду. Она была не виновата в том, что я сделалась сообщницей убийцы… вся ответственность лежала только на Уолли, на загадочной бабочке и на стае пауков.
В магазинный пакет миссис Бансби положила фотоаппарат покойного мужа, запас пленки и книгу по фотографии. Еще я нашла внутри пакет арахисового печенья, яблоко и бутылку воды. У меня сжалось сердце: я знала, что мы с ней могли бы жить счастливо, не будь у Морфея на мой счет других планов. Но, как бы ни болела моя душа, я отказывалась плакать.
Довольно слез.
Я решила, что никогда больше не буду жертвой.
Когда я уходила, миссис Бансби сказала, что постарается меня навещать. Я знала, что она не сдержит слова.
Прошел месяц. Ко мне приходили психологи и другие врачи, чтобы убедиться, что я не пострадала. Как они ни старались, никому не удалось доказать, что я сумасшедшая, поскольку я отказывалась говорить о случившемся в подробностях. Я твердила одно и то же: Уолли попытался изнасиловать меня, мы начали бороться, и он выпал из окна. Вот и всё.
Когда психиатр показывал мне картинки с чернильными кляксами, я не признавалась, на что они походили на самом деле. Я не говорила, что вижу кроличьи норы, гусениц, которые курят кальян, маленьких девочек в фартуках и с ножами в руках, крылатых людей, бабочек размером с птицу, армии пауков. Меня ни разу не застали во время разговора с цветами и насекомыми, которые составляли мне компанию. Я умела казаться адекватной.
Я так старалась, что всего через полтора месяца обследованиям настал конец. Проблема заключалась в том, что опека не могла подыскать мне приемную семью, учитывая все мои прошлые подвиги. Поэтому моим постоянным местом жительства стал приют. Ну или так они думали. Я не намерена была там оставаться. Я собиралась уехать куда-нибудь, где их правила и зоркие глаза не настигли бы меня. И я знала, кто поможет мне сбежать.
Пока со мной возились врачи, я не спешила звать Морфея. Мне нужно было время, чтобы всё обдумать. И я пришла к трем заключениям. Во-первых, моя семья каким-то образом была связана с историями Льюиса Кэрролла, а значит, Страна Чудес, так или иначе, существовала. Во-вторых, Морфей тоже был связан со Страной Чудес, и он зачем-то нуждался во мне, потому что никто никому не помогает, не рассчитывая получить ответную услугу. В-третьих, прежде чем я помогу ему, он для меня кое-что сделает: вытащит из приюта и ответит на мои вопросы.
Я с трудом могла добиться уединения. В сероватом кирпичном здании приюта было множество спален. В каждой комнате жили три-четыре девочки – или мальчика, в зависимости от этажа. Приют ограждала высокая железная решетка, чтобы посторонние не заходили на территорию, а сироты ее не покидали. Единственные ворота всё время стояли на запоре.
Прачечная – строение с плоской крышей и откидными окнами, расположенными почти под карнизами – пустовала всю неделю, за исключением выходных, когда мы по очереди, спальня за спальней, стирали одежду. Я решила, что это будет наилучшее место для ночной встречи в среду.
Я выбралась из комнаты, прихватив фонарик, через два часа после отбоя.
Я нашла ручное зеркальце в ящике у одной из моих соседок по комнате и прихватила его с собой в наволочке, вместе с мамиными книжками Льюиса Кэрролла, блокнотом и ручкой. Я понятия не имела, при чем тут зеркало, но Морфей утверждал, что я должна им воспользоваться, чтобы позвать его. Поскольку прачечная была заперта, я вскарабкалась на дерево рядом с ней, перебралась с ветки на крышу, открыла окно и пролезла внутрь, ногами вперед. Под стеной оказалась сушилка, поэтому прыгать было невысоко.
Луч фонарика рассек темноту, и я увидела цементный пол, грязные и поцарапанные стиралки и сушилки, четыре пластмассовые корзины для белья. От запаха пыли и моющего средства я чихнула. Несколько ночных насекомых, шипя, приветствовали меня и вновь принялись за свои дела.
