– О'кей, – удовлетворенно улыбнулся Морис, хотя ответ совсем не показался ему удовлетворительным. – Значит, я бабник. Вот что мне еще интересно, Кортни… Как ты «отсортировала» женщин? Ведь у тебя должна быть классификация и для них…
– О, разумеется. – Кортни почувствовала иронию, сквозящую в ответе. Пусть съест, этот умник, если думает, что она предвзято относится к мужчинам. – Первый тип: вечно ноющие и канючащие дамочки, которые сызмальства уверены в том, что главное в жизни – найти мужчину, который будет обеспечивать их и их детишек. И действительно, со временем они находят такого мужчину, а потом всю свою жизнь посвящают тому, чтобы удержать его…
Второй тип: они тоже думали, что главное в жизни – найти мужчину, но не преуспели так, как первые. Потому что им либо не удалось найти этого мужчину, либо он ушел от них к другой, более изощренной в этой премудрой науке дамочке. Второй тип – самые жестокие женщины. Ведь теперь они ненавидят мужчин и ненавидят тех женщин, которые добились своей цели. Эти ханжи делают все, чтобы отравить жизнь другим.
Третий тип: вечно кудахтающие клуши, которые вначале носятся со своим мужем, а потом, когда у них появляется ребенок, они начинают носиться и с ним, не давая ему и шагу ступить без прикрытия своего крыла. Самое страшное, когда эти курицы наделены еще и властным характером. Тогда от них, воистину, нет спасу…
Четвертый тип: «роковые женщины». Эти, в большинстве своем, имеют все, что хотят, потому что могут вылепить из мужчины что угодно. От всех остальных они отличаются только тем, что мужчина для них – не цель в жизни, а средство сделать эту жизнь как можно более легкой и интересной. Но зачастую в старости эти женщины остаются одни. Как вариант, выходят замуж и превращаются в пресловутых куриц – и страшно жалеют о том, что с самого начала не вели себя в соответствии со стандартом.
Естественно, из всех правил бывают исключения… Вот только в моем городке их сложно было найти…
– И ты, разумеется, являешься исключением, – криво усмехнулся Морис. Он не знал, что именно причиняет ему дискомфорт – боль в руке или развернутая лекция Кортни о взаимоотношении полов. – Может быть, ты и права, но звучат такие рассуждения в устах молоденькой девушки просто ужасно… Такое ощущение, что ты – старуха, которой уже не к лицу быть романтичной, поэтому она натягивает маску «здорового» скептицизма… Ты рассуждаешь о людях так, как профессиональный жокей о повадках лошадей. Отвратительно…
– Покопайся в себе, и ты поймешь, что частенько думаешь так же, как я. Только не говоришь об этом вслух…
– Я не могу так думать. Я люблю женщин и не делю их на категории, хотя и не всегда мои воспоминания о них радужны… Все люди разные, Кортни… То есть Вулф. Плохие, хорошие, умные, глупые, наивные, циники, ласковые, озлобленные, все вышеперечисленное вместе… Но все они – разные. Нет типов, нет категорий. Они есть только в голове у таких зануд, как ты. У тех, кто стремится классифицировать не только людей, но и все проявления жизни…
– Спасибо за зануду. – Шоколадная звездочка на подбородке дрогнула. Морис понял, что перегнул палку. Она ведь все-таки еще совсем молода, и жизнь изменит ее… – Не знаю, Морис Митчелл, где обитал ты, но в Эластере большинство мужчин и женщин именно такие. И, возможно, в этом нет их вины. Они просто так воспитаны…
– Но тебя же воспитывала одна из этих женщин. – Мориса задели за живое рассуждения Кортни, поэтому он не собирался сдаваться так легко. – И почему же ты – исключение?
– Потому что мой отец не был типичным мужчиной.
– А мать?
– Не хочу говорить на эту тему.
– Извини, что не угодил…
Боль вырвалась ниоткуда и впилась в руку раскаленными когтями. Морис даже прищурился. Это заставило его забыть о споре с Кортни. Да, сейчас он точно вспомнил, где это произошло. Когда он выскакивал из окна, в руку ему что-то вцепилось. Что-то вроде проволоки, только толстой и с очень острым, как будто нарочно заточенным концом… Тогда он не заметил этого, даже не почувствовал боли – страх оказался сильнее… Но сейчас эта боль наконец добралась до него и с лихвой наверстывает упущенное…
Он оторвал глаза от раны и встретился с испуганным взглядом Кортни. Она остановила «Роджер» на обочине дороги, позабыв о своих «категориях» и «типах», и теперь молча смотрела на то, как расползалось кровавое пятно на рубашке Мориса. Морис чувствовал, что ей страшно, но знал, что она ни за что не скажет об этом ему. И даже не побледнеет. Хотя с таким цветом кожи сложно побледнеть. Молочно-белый… нет, пожалуй, молочно-лунный… да, именно так Морис бы его назвал. Лучше уж думать о цвете ее кожи, чем чувствовать, как с каждой минутой тиски боли все сильнее сжимают его руку…
Молчание, проникнутое недоумением и страхом, мертвой петлей повисло в воздухе. Первой нарушила его Кортни.
– Надо бы в больницу, – с сомнением произнесла она. – Но я чувствую, – предупредила она возражения Мориса, – что тебя этот вариант не особенно вдохновляет…
– Да уж… – прошептал Морис, стараясь не смотреть на разрастающееся пятно крови. – В больнице меня обязательно навестят. Только вместо фруктов и конфет принесут… о-ох… В общем, ничего хорошего мне там не светит…
– Думаю, рану стоит промыть, – деловито произнесла Кортни, глуша мотор. – У меня есть кое-какие соображения по поводу того, как тебе помочь. Это хорошо… – Морис не так уж был уверен в том, что это – хорошо. – И что за соображения?
– Увидишь.
Лаконичный и простой ответ. Безусловно, от него Морису должно стать легче…
– Только, пожалуйста, давай обойдемся без народной медицины. Эти эксперименты добром не кончаются… Моя мать…
– Но ты же хочешь, чтобы тебе стало легче?
– Моя мать, – сквозь зубы процедил Морис, не обращая внимания на Кортни, – лечила мне насморк тем, что засовывала в нос тампоны, пропитанные… о-ох… соком алоэ… Какая-то добрая бабушка сказала ей, что это помогает… А потом мой… о-ох… нос раздулся до размеров свиного пятака. И я… о-ох… без конца чихал. У меня началось раздражение, нос был весь красный, и, поверь мне, о-ох, это было хуже, чем насморк…
– Ну хватит, – решительно сказала Кортни. – Будет гораздо хуже, если у тебя начнется гангрена.
– Бога ради, – прошептал Морис, – ты напоминаешь мне мою мать. У нее были очень похожие доводы.
– Но твоя мать не испытывала на себе это лекарство, а я…
– Мне было бы не легче, оттого что и ее нос напоминал бы свиной пятачок…
Дальнейшие пререкания Морис продолжал уже в «жилой» части трейлера, куда Кортни все-таки удалось его утащить. Она деловито колдовала над какой-то стеклянной баночкой с кремом, куда капала из крошечного флакончика прозрачную маслянистую жидкость.
– Пощади меня, Кортни… то есть Вулф… – И какого же черта она заставляет его ломать себя, чтобы назвать ее именно так? – Скажи хотя бы, что ты туда капаешь?
– Всего лишь розмарин, – улыбнулась ему Кортни, и Морис подумал, что вот так же, в точности, улыбались инквизиторы, когда извлекали пыточные орудия перед своими жертвами. – Масло розмарина, – добавила она лекторским тоном, – обеззараживает и заживляет раны. – Так что ничего страшного с тобой не случится…
