– Ага. Ну что, берешь свои слова обратно?
– Конечно. Ты больше похож на метелку из перьев.
Джеб смеется, снимает маску, раскручивает ее и запускает через всю комнату. Маска ударяется об стену и падает на пол.
– Скатертью дорога, – одновременно говорим мы и улыбаемся.
Вот чего мне недоставало. Общаясь с Джебом, я чувствую себя почти нормальной.
Пока не вспоминаю, что это не так.
Я поспешно отодвигаюсь.
– Тебе пора. Ты же не хочешь, чтобы Таэлор увидела, как ты выходишь из моей квартиры.
Он кладет мою левую ногу себе на колено.
– Сначала я посмотрю твою лодыжку.
Я собираюсь сказать, что она уже почти не болит, но от прикосновения сильной, теплой ладони к колену у меня отнимается язык. Прикусив нижнюю губу, я наблюдаю, как Джеб расшнуровывает сапог. Когда он оттягивает лосины и осторожно обводит указательным пальцем родимое пятно, по моей ноге пробегает дрожь. Это необыкновенно интимное прикосновение.
Джеб не сводит с меня глаз, а я гадаю, почувствовал ли и он то же самое. Он снова рассматривает мое лицо так, как будто я – одна из его картин.
Гром сотрясает комнату, и мы отрываемся друг от друга.
Я откашливаюсь.
– Видишь? Уже лучше.
Высвободив ногу, я зашнуровываю сапог.
– Эл… – Джеб сглатывает, и я вижу, как у него прыгает кадык. – Пожалуйста, брось эту затею с Хитчем. Что бы там ни было, оно не стоит того… – он запинается, – …чтобы лишаться чего-то ценного.
Невероятно. Джеб считает меня такой скромницей, что даже не решается сказать конкретное слово.
– Ты имеешь в виду мою девственность?
У него краснеет шея.
– Ты заслуживаешь лучшего, чем интрижка на одну ночь. Такой девушке, как ты, нужен парень, чтоб по-настоящему тебя любил. Понимаешь?
Прежде чем я успеваю ответить, меня отвлекает шелест крыльев. Поначалу я думаю, что мне, как обычно, мерещится, потом замечаю какое-то движение за спиной у Джеба. Свет молнии, пробившись из-под шторы, озаряет коридор. Ошибиться невозможно.
Махаон, которого сфотографировала Элисон, – огромный, с черными атласными крыльями и блестящим синим туловищем – зависает на мгновенье перед зеркалом в коридоре, а затем влетает в мою комнату.
С ума сойти.
– Нет, – говорю я.
Это не может быть бабочка с фотографии… бабочка из моего детства. Они живут всего несколько дней. Не годы.
– Что? – спрашивает Джеб, не замечая бабочку и глядя только на меня. – Ты все еще хочешь рискнуть?
Биение сердца так громко отдается в моих ушах, что почти заглушает рингтон Таэлор. Она звонит Джебу.
– Лучше иди. – Я отталкиваю Джеба и направляю его к двери.
– Подожди, – говорит он через плечо, неохотно делая шаг за шагом.
И поворачивается ко мне, стоя на пороге.
– Я хочу знать, что ты собираешься делать сегодня вечером.
Сквозь дождь я вижу белый лимузин на подъездной дорожке у соседней двери и в последний раз задумываюсь, не сказать ли Джебу правду. «Я еду в Лондон искать кроличью нору. Пусть даже мне страшно подумать, куда она приведет, кто там ждет моего появления и что от меня потребуется, когда я спущусь. Но вариантов нет».
Фантазия разлетается вдребезги, когда я вспоминаю слова Таэлор: «Джеб слишком талантлив, чтобы нянчиться с тобой…»
В животе у меня словно смыкаются клещи. И я говорю самое жестокое, что только могу придумать:
– Ты не имеешь никакого права диктовать мне, что делать. Ты променял нашу дружбу на Таэлор. Поэтому не лезь, Джеб.
Он, как зачарованный, отступает на крыльцо.
– Куда не лезть? – В его голосе звучит боль, которая буквально рвет меня напополам. – Не портить твой отличный план – подцепить на ночь какого-нибудь случайного лоха? Или в принципе не лезть в твою жизнь?
Лимузин гудит, и лучи фар прорезают мокрую дымку.
Прежде чем моя решимость успевает отказать, я говорю:
– Никуда не лезь.
А потом захлопываю дверь и сползаю по ней на пол.
Я сижу, вжавшись спиной в твердое дерево. Раскаяние захлестывает мое и без того переполненное сердце, но я не позволяю боли одержать верх. Как только лимузин, шурша колесами по мокрому асфальту, отъезжает, я иду в гостиную за рюкзаком. Пора отправляться на поиски собственного прошлого.
Выйдя в коридор, я останавливаюсь. Мой взгляд падает на мозаики, висящие по обе стороны зеркала. Что-то не так с «Сердцебиением зимы». Серебристые стеклянные бусины, из которых сложен ствол, пульсируют, излучая свет, а сверчки, составляющие фон, дергают ножками в такт.
Их крылышки с неприятным скребущим звуком трутся друг о друга.
Ахнув, я зажмуриваюсь и стою так, пока сверчки не замолкают. Тогда я открываю глаза.
Мозаика выглядит как всегда – неподвижной, неодушевленной.
Я издаю стон и пячусь.
Какой-то треск нарушает тишину в моей комнате.
Я оставила дверь приоткрытой, и теперь оттуда пробивается слабый синий свет.
Видимо, его испускает тело черно-синей бабочки. Протиснувшись в щель, я радуюсь и одновременно чувствую разочарование от того, что это всего-навсего лампочка в аквариуме с угрями.
Чуть дыша от волнения, я протягиваю руку, чтобы погасить свет.
Бьет молния, электричество выключается, и все погружается в темноту.
Я так сильно хватаюсь за косяк, что ногти вонзаются в дерево. Кто-то, хлопая крыльями, проносится в непроглядной тьме из угла в угол. Сердце у меня неистово колотится. Все инстинкты велят спасаться – выбежать на крыльцо, попытаться догнать Джеба, попросить помощи…
Но я слышала, как отъехал лимузин. Уже поздно.
Что-то мягкое пролетает возле моего лица. Я вскрикиваю. Неуклюже шагнув вперед, шарю по столу и нащупываю фонарик. Желтый свет озаряет банки с мертвыми насекомыми и картину, которую Джеб когда-то подарил мне.
Волоски у меня на шее встают дыбом, когда я подхожу ближе к трюмо.
Зеркало расколото снизу доверху, как крутое яйцо, по которому постучали ложкой и собираются облупить.
Что там Элисон сказала про разбитое стекло? Что оно способно рассечь не только кожу, но и душу?
В осколках с рваными краями я вижу себя – фрагментами. Сотни клетчатых лосин вперемешку с высокими сапогами и пышной красной юбочкой; тысячи бюстье поверх тысяч футболок. Еще – сотня лиц с испуганными синими глазами, в обрамлении размазанного макияжа.
А позади сотен моих голов – трепещущие черные крылья и слабое синее сияние. Я резко оборачиваюсь и свечу фонариком, ожидая увидеть бабочку.
