Генри сосредоточился, задышал глубже – и все вокруг заволокло золотой дымкой. Все вскрикнули и сбились вместе, – ну, отлично, значит, и на них действует.
– Не бойтесь, – сказал он, убедившись, что можно отвлечься: огонь прекрасно справлялся и без него. – Я просто время растянул. А теперь пошли быстрее.
Пару секунд все молча хлопали глазами, а потом, увидев, что Генри уходит, поспешили за ним.
– Как ты это делаешь? – пробормотал Джетт. – Я бы тоже не отказался.
– Боюсь представить, сколько карманов тогда пострадало бы, – съязвил Эдвард, но как-то не в полную силу. – А правда, как ты это делаешь?
– Трудно объяснить, – сказал Генри, торопливо шагая вперед: вот теперь одни дома начали сменяться другими быстрее.
– А ты попытайся, времени на это у нас теперь, кажется, хватит, – пошутил Эдвард.
Генри задумался. Он не знал ответа на вопрос, но в голове мелькали какие-то смутные обрывки мыслей. То ли огонь подсказывал, то ли он сейчас был настолько близко к миру волшебства, что мог черпать знания оттуда.
– Граница между миром волшебства и нашим миром не такая уж плотная, – начал Генри, прислушиваясь к самому себе. – Особенно тут, особенно сейчас и особенно для меня. В мире волшебства времени нет, потому существа и не стареют. Барс большую часть жизни провел там без тела, в виде чего-то такого… бесплотного. Наблюдал за всеми, а телесную форму принимал изредка, когда надо было показаться в нашем мире, – на это надо тратить силу, а он ее всегда берег, потому она его и не захватывала, как Хью. Мой дар умеет чуть-чуть залезать в мир волшебства, как будто ненадолго зависать там: хотя так сильно, как сейчас, еще никогда не получалось. На земле время идет так, как ему положено, но мы как бы успеваем вместить в него больше, понимаете? Хью тоже применил что-то в том же духе, чтобы мы не могли добраться до него.
– Как ты, оказывается, длинно умеешь говорить, – цокнул языком Джетт. – А я-то там, в горах, думал, что ты только рычишь и приказы раздаешь.
– Ну ты даешь, – восхищенно протянул Эдвард и провел по воздуху, словно пытался зачерпнуть золотую дымку. – Ого! А можно еще про твой дар спросить? Ты воды боишься?
Генри начал объяснять, но тут его перебил Сван. Глаза у него горели любопытством:
– А ты можешь обжечься?
Вопросы посыпались со всех сторон. Вдоль тропинки все еще тянулись золотые деревья, домики и огороды, смотреть особо не на что – даже красота приедается. Листья на деревьях качались еле-еле, будто одно движение действительно растянулось до предела.
– А правда, что у огня есть свой голос?
– А к тебе переходит память других разрушителей?
– Ты серьезно можешь убить прикосновением?
– А если волшебное существо тронешь?
Генри вздохнул. Он уже был не рад, что начал разговор, но послушно объяснял: было что-то приятное в том, что незнакомые – ну, незнакомые по их мнению – люди при словах «дар огня» не уносятся прочь с криками и не мечтают его пристрелить, а делают из этого тему для дружеской беседы.
Они шли уже не меньше получаса, когда золотой туман вокруг начал таять.
«Все, не могу больше, – пропыхтел огонь. – Из сил выбился. В буквальном смысле: я передать не могу, сколько нам пришлось на это потратить».
Дымка рассеялась окончательно. Они стояли на холме, и вот теперь пейзаж немного изменился. Генри обернулся – почерневшие земля и небо остались далеко позади, значит, и правда удалось уйти далеко, не потратив на это много времени. Но отсюда было отлично заметно: тьма придвигается, созданная Хью деревня гибнет, дороги обратно нет. Они победят – или умрут вместе с этим местом.
Вокруг по-прежнему были домики и огороды, но здесь все стало более хаотичным, спутанным, неряшливым, как будто сознание Хью больше не могло поддерживать стройность и порядок. Повсюду опять начали повторяться знакомые цифры. Вот аллея из десяти деревьев, по каждому снуют белки, и Генри даже считать их не надо, чтобы знать: на каждом дереве по четырнадцать животных. Вот десять гусей пасутся около дома с номером «14», небрежно выведенным краской на стене. На земле повсюду валялись монеты, шахматные фигурки, вырванные книжные страницы и цветные карточки из игры «Слопай меня, великан». Ставни домов поскрипывали, ветер стал сильнее.
Всего пара сотен шагов отделяла их теперь от сияющей точки, которую они видели издалека. Точка оказалась, к сожалению, не самим Хью, а зданием: трехэтажной деревянной избой. На фасаде поместился добрый десяток окон, все – с резными ставнями, отдаленно напоминающими украшения домов Хейверхилла, только новее и куда лучше. Крыльцо было высокое, просторное, и каждую его балку покрывала такая мелкая резьба, будто тот, кто ее сделал, тренировал свое искусство на яблочных косточках. Стены деревянного дворца мягко светились – то, что было внутри дома, не могло скрыть своего присутствия.
– Готов поспорить, Хью тут! – взбудораженно пробормотал Джетт. Он, похоже, вошел во вкус приключения. – Напомни, как мы собираемся его победить? План есть?
Генри кивнул. На этот раз план имелся, и первый пункт в нем был такой: «Для начала добраться до Хью». Генри подозревал, что это окажется непросто: не нравилось ему на этой улице, что-то прямо кричало об опасности, но он никак не мог сообразить, что именно, – взгляд путался в гусях, грядках и приоткрытых дверях мелких домишек. Генри внимательнее посмотрел себе под ноги и наконец сообразил. Он помнил, что на карточках для игры «Слопай меня, великан» с одной стороны нарисованы волшебные существа, а с другой – овощи, ягоды и другие съедобные предметы. На карточках, разбросанных здесь, с одной стороны и правда были продукты, но на тех, что лежали обратной стороной, повторялось одно и то же: голый звериный череп.
– Не насту… – начал Генри, но было поздно: Джетт наступил прямо на карточку с черепом.
Золотые деревья тут были усыпаны вялыми плодами, и теперь фрукты, как по команде, медленно повернулись к гостям, перекрутившись на своих тонких стебельках. Генри увидел, что с одной стороны морщинки на них складываются в очертания лиц: сжатые косые рты и глаза-щелочки. Неподвижные личики пару секунд смотрели на чужаков, а потом все фрукты, как по команде, упали и разбились о пыльную дорогу. Звук при этом они издали какой-то неправильный – не сочное шлепанье, а сухой бряк, будто на землю сотню раз подряд уронили мешочки, полные мелких твердых предметов.
– Мама, – пискнул Сван, увидев эти мелкие вещи.
Сухая кожица плодов лопнула, и внутри каждого оказались косточки, только вовсе не фруктовые, а звериные: мелкие, белоснежные и хрупкие.
– Я вспомнил, – дрожащим голосом сказал Сван. – Когда мы маленькие были, Хью не понимал, отчего во фруктах косточки и в курице косточки, но они разные. И говорил: «Что, если бы у курицы внутри были семечки, а в яблоке – скелет яблока?»
– А он, похоже, всегда был не в себе, – брезгливо сказал Эдвард. – И что у некоторых в голове творится!
