– Даже лучше, чем было, – тихо сказал Странник. Глаза у него сияли. – Все выжили, существа проснулись, земля ожила. Все в порядке, ты все сделал.
Одна мысль вдруг пронзила Генри с такой силой, что он даже смог выдавить из себя слова.
– Волшебство. Я не вернул то, что одолжил, – пробормотал он, пытаясь остаться в сознании. – Оно… оно теперь везде.
Странник поднял голову и замер, будто прислушиваясь к чему-то далекому.
– На тебя там не сердятся, – негромко сказал он. Ну конечно, он же был соткан из чистого волшебства и мог доставать ответы прямо с той стороны. – Это было прекрасное путешествие, Генри. Кто бы знал, какую удивительную жизнь можно прожить за месяц.
«И правда», – подумал Генри. Деревья сходились у него над головой, разноцветные листья качались под ветром. Как же он хорошо провел время с тех пор, как впервые перешел реку около своего дома в горах. Генри чувствовал, что сейчас заснет, и Странник сидел рядом и смотрел на него с такой же улыбкой, как у Барса: улыбкой, понимающей все на свете.
– Подожди секунду, – мягко сказал Странник, оборачиваясь. – Кое-кто хочет попрощаться.
Рядом послышались бегущие шаги, шорох листьев, и над Генри нависли лица Эдварда, Агаты и Джетта. Сван скользнул по нему взглядом и горестно опустился рядом с Хью. Видимо, как только сила исчезла, рассыпалась и иллюзия прекрасного ужина.
– У тебя ничего не болит, – потрясенно пробормотал Эдвард. Ну конечно, он бы на себе почувствовал, если бы это было не так.
Генри моргнул, надеясь, что это сойдет за «да». У него действительно ничего не болело, он умирал просто от того, что жизнь покинула его вместе с огнем. Все смотрели на него так, будто происходит что-то очень печальное, но Генри не было грустно. Здорово Странник все устроил: он говорил, что для каждого есть идеальный проводник среди живущих, и сейчас проводник Генри нависал над ним.
Глаза у Эдварда были распахнутые и мокрые. Генри даже не мог вспомнить его плачущим, в детстве из них двоих плаксивым был как раз он сам. Генри едва заметно улыбнулся. Он спас всех сегодня, а Эдвард будет спасать королевство каждый день – этим ведь и занимаются настоящие короли. Генри набрал в потяжелевшие легкие воздуха, чтобы спокойно выдохнуть его в последний раз, но тут Эдвард взял его запястье, и когда Генри понял, что он собирается сделать, это его чуть с того света не вернуло. Он дернулся и попытался отобрать свою руку, но движение было слабое, еле заметное, только пальцы дернулись. Эдвард покачал головой и что-то сказал, Генри видел, как двигаются его губы, но не мог разобрать ни слова. От попытки двинуться у Генри ужасно кольнуло сердце, он почувствовал, как оно пробует сократиться, вытолкнуть кровь еще раз, потому что все живое до последнего старается выжить, но ничего больше не получалось.
Его сердце остановилось, и все померкло. Генри не почувствовал ни страха, ни печали. Умирать оказалось не больно.
Глава 13
Десять четырнадцать
Больно оказалось возвращаться к жизни. Мозг полыхал, словно его наизнанку пытались вывернуть. Генри захрипел и попытался куда-то откатиться, он ничего не видел и не понимал, что происходит. Его крепко держали за руку, и руке было очень больно, боль и жар от нее растекались по всему телу, вливались в голову, в сердце. Перед глазами внезапно чуть прояснилось, Генри увидел, что происходит, и от ужаса чуть не умер второй раз подряд. Эдвард прижимал его ладонь к своему горлу, будто пытался придушить себя его рукой. Щеки у него были красные, губы тряслись от боли, но он продолжал что-то повторять снова и снова. Сил отнять руку у Генри не было, и он сосредоточился на словах Эдварда:
– Не мой дар. Твой. Не мой, а твой.
Генри с хрипом втянул воздух, и Эдвард, выпустив его руку, согнулся. На горле у него был ожог. Генри задыхался, ведь нельзя лечить умирающих, он же сам умрет, ему же сказали, но тут кто-то сдвинул Эдварда в сторону. Джетт сел на его место, взял руку Генри, дернул свой рукав вверх и сжал пальцы Генри на своем запястье.
– Ох ты ж, мама, – охнул он, да так и не замолчал. Кажется, звук собственного голоса Джетт всегда считал лучшим средством от любых неприятностей. – Больно! Ладно, давай, держи, отдаю добровольно. Его высочество прав: кто его знает, может, рукопожатие – сразу смерть на месте, а так почти терпимо. Так, все, нет, не могу, все.
Джетт со стоном прижал было к запястью пальцы другой руки, но тут же отдернул их и привалился к Эдварду, видимо, посчитав его мощную сгорбленную спину достаточно крепкой опорой для своего тщедушного тела. Агата скользнула на место Джетта и попыталась тоже закатать рукав, но кружево слишком плотно облегало кожу. Изуродовать себе шею она не решилась и, не придумав ничего другого, спихнула с ноги сапог и прижала ладонь Генри к своей лодыжке. От боли Агата зашипела, но ничего не сказала: кажется, вместе с волшебством Хью ушла и ее способность говорить.
– Жизнь несправедлива, – пожаловался Джетт, баюкая пострадавшую руку. – Я вот ни разу девушку за ногу не трогал, а умирающему досталось.
Агата еще несколько секунд сжимала его запястье, потом отползла и обняла колени. Генри рывком сел. От слабости его вело в сторону, но он определенно был жив.
– Я запомнил, что ты сказал, – прохрипел Эдвард, заметив, что Генри вытаращенными глазами смотрит на него. – Про то, что нельзя лечить умирающих, а то сам помрешь. Но я подумал: что, если не мой дар использовать, а твой? Ты так устроен, что забираешь жизнь, так почему бы не дать тебе немного? Может, если добровольно отдаешь, это подействует? Ты тогда не сжег пешку, предлагал поставить опыт на людях – вот и поставили.
– Я мог тебя случайно убить, – прохрипел Генри и даже вздрогнул от неожиданности при звуке своего голоса.
Эдвард пожал плечами:
– Ты же сказал, что контролируешь силу, ну, я и решил поверить тебе на слово. Видишь, все живы.
И правда: все выглядели бледными, но вполне живыми. Странник стоял над ними, растерянно моргая. Похоже, он не привык, чтобы его работу так грубо прерывали.
– С ума сойти. – Странник задумчиво потыкал Эдварда в спину носком сапога: это был такой мальчишеский жест, что Генри засмеялся бы, если б мог. Эдвард даже не дернулся – не заметил. – Не было никакой возможности, но он ее прямо из тьмы вытащил. У нашего будущего короля тоже упрямство барана и сердце льва. Вы, случайно, не родственники? С возвращением, Генри. Ты не представляешь, как я рад, что в твоем случае остался без работы.
Эти слова натолкнули Генри на мысль. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя, – он чувствовал себя так, будто его грубо разбудили посреди отличного сна. Сосредоточиться было тяжело, и Генри справился только с третьей попытки.
