По мере того как развернутая Алексеем I кампания по привлечению помощи набирала обороты в середине 1090-х годов, он все изобретательнее использовал различные части Креста Господня. Крест представлял собой реликвию, тесно связанную с Константинополем, – она попала в столицу Византии в IV веке во время правления императора Константина. Если посмотреть на множество церквей и алтарей, благословленных папой Урбаном II в центральной Франции в 1095–1096 годах, то напрашивается мысль о том, что Алексей I мог снабдить понтифика кусочками Креста Господня в качестве мощного средства, мобилизующего христиан на военных поход
{394}.
Влиятельным людям с Запада, посещающим Константинополь, не без умысла демонстрировали реликвии столицы. Монаху из Кента, прибывшему в Константинополь в начале 1090-х годов и случайно встретившему там земляка, служившего в гвардии Алексея I, было позволено посетить придворную часовню императора. Посторонних туда не пускали. Тот факт, что монаху разрешили зайти внутрь и подарили реликвии, имевшие отношение к апостолу Андрею Первозванному, которые он привез в Рочестерский собор, приводят к мысли о том, что император использовал дипломатические каналы, чтобы добиться расположения западных христиан
{395}.
Чуткость Алексея I ко вкусам и склонностям европейцев коснулась даже языка, которым он пользовался для контактов с ними. Например, переписка с Генрихом IV в начале 1080-х годов изобиловала образами христианской солидарности и религиозного долга. Монархи были вынуждены вместе бороться с предводителем норманнов Робертом Гвискаром. Византийский император писал, что «твоя братская склонность и расположение к нашей царственности, а также тяжкий труд, который ты согласился взять на себя для борьбы с этим негодяем, чтобы достойно покарать убийцу, преступника, врага Бога и христиан за его злые козни, свидетельствуют о великой доброте твоей души и служат прекрасным доказательством твоего благочестия… С Божьего благоволенья ничто не препятствует тому, чтобы мы были связаны родственными узами, по-христиански любили друг друга и были близки, как родственники. Ведь от этого увеличится наша мощь, и с Божией помощью мы станем непобедимы и будем грозой для неприятеля»
{396}.
Переписка Алексея I с большим бенедиктинским монастырем в Монтекассино (Италия) также отличалась продуманностью выражений. Благодаря настоятеля за письмо с выражением теплых пожеланий и желая в ответ ему всяческих благ от Господа Всемогущего, Алексей I отмечал, что «благодаря Своей милости и благосклонности Он уважает и возвеличивает мою империю. Однако не только потому, что в нас нет ничего доброго, но потому, что я грешу больше всех людей, я ежедневно молю о том, чтобы Его милость и терпение были ниспосланы, чтобы поддержать мою слабость. Но вы, добрый человек, более грешный, чем я, судите меня со всем вашим великодушием и добродетелью»
{397}. Император горел желанием продемонстрировать свое смирение и подчеркнуть набожность и благочестие. Все это должно было произвести впечатление на главу ордена, в основе которого лежали строгие правила послушания и самоограничения.
Итак, Алексей I отлично знал, как обращаться к европейцам. Он, несомненно, опирался на свой опыт общения с такими людьми, как Петр Алифа, норманн, пришедший на императорскую службу в 1080-х годах, и Гобер, монах из Мармутье
[28], который незадолго до Первого крестового похода стал близким доверенным лицом императора и вошел в его ближний круг. Алексей I специально использовал ситуацию в Иерусалиме, чтобы получить военную помощь и представить служение Византии и ее политическим интересам как обязанность христианина.
Византийский император мог также использовать свой прошлый успешный опыт. Например, письма, которые он посылал после захвата Никомедии отрядами Абу'л-Касима в начале 1090-х годов, быстро принесли результат – западные рыцари присоединились к нему и, с Божьей помощью, помогли изгнать турок
{398}. Однако с тех пор ситуация в Византии изменилась в худшую сторону, и императору требовалась более действенная помощь. Поэтому он специально обращался к тем, кто в прошлом с энтузиазмом отзывался на его просьбы. Самым многообещающим из этих людей был граф Фландрии Роберт. Алексей I был знаком с ним лично с момента встречи в конце 1089 года. Императору очень помогли пятьсот рыцарей, которых Роберт прислал в Константинополь вскоре после знакомства. Поэтому неудивительно, что император усиленно «обхаживал» Фландрию в 1090-х годах, уже после смерти графа Роберта в 1093 году. Когда папа Урбан II в 1095 году обращался с письмом «ко всем верующим» в регионе, то отмечал, что их не нужно вводить в курс проблем на Востоке: «Мы верим, что ваше братство давно знает из множества источников, что варварский вихрь сеет катастрофу и опустошает Божьи храмы и земли на Востоке»
{399}. Папа был прав – в число людей во Фландрии, которые были особенно хорошо информированы о ситуации на Востоке, входили наследник графа Роберта Роберт II и его супруга Клеменция, которые в изданной в 1097 году хартии с печалью отметили, что персы заняли Иерусалимский храм и полностью уничтожили христианскую религию
{400}.
Император искал возможность использовать свои отношения с графом Робертом I, чтобы привлечь на свою сторону других лиц благородного происхождения
{401}. В своем послании Фландрии он специально обращался не только к графу, но и «ко всем нобилям государства, всем приверженцам христианской веры – как к мирянам, так и к духовным лицам»
{402}. Как проницательно заметил Гвиберт Ножанский, император «обратился к Роберту не потому, что он чрезвычайно богат и способен собрать большое войско … но потому, что понял, что если человек, занимающий такое высокое положение, отправится в подобное путешествие, то привлечет многих наших людей, которые поддержали бы его хотя бы ради нового опыта»
{403}.
Но больше всего внимания Алексей I уделил папе Урбану II. Император так же мог использовать личные отношения и так же был бы воодушевлен, потому что прежде уже получал помощь от понтифика. Приблизительно в конце 1090 года Алексей I отправил к Урбану II делегацию – просить помощи в борьбе с печенегами и турками: «Папа находился в Кампанье, и к нему обратились со всем должным почтением все католики, то есть император Константинополя», – писал один историк, современник тех событий
{404}. Несмотря на то что позиции Урбана II были тогда очень слабы – именно поэтому послы нашли его в Кампанье, а не в Риме, – он согласился отправить войско на Восток
{405}. Понимая, что о его послании папе узнают очень многие, Алексей I заверил Урбана II в том, что сделает все от него зависящее, чтобы поддержать всех, кто прибудет к нему как по суше, так и морем
{406}. Ненадежность положения папы на тот момент означала, что он едва ли мог сделать больше, чтобы помочь Алексею I. Но когда в середине 1090-х годов ситуация в Италии и Германии начала меняться, Урбан II смог извлечь для себя выгоду как из положения на Западе, так и из угроз на Востоке (о которых Алексей I его регулярно информировал), продемонстрировав красноречие и политическую изобретательность
{407}.
