19 июня 1097 года, пока западноевропейцы, по-прежнему пребывающие в неведении о заключенной сделке, продолжали штурмовать городские укрепления, византийские солдаты забрались на стену, прикрывающую Никею со стороны озера, и водрузили над городом императорские штандарты. Под звуки труб и горнов с крепостных стен было возвещено о взятии Никеи войсками императора Алексея I Комнина
{617}.
Падение Никеи вызвало шок в исламском мире. Один из хронистов, живший в те времена в Дамаске, так описывает ситуацию: «Когда стали появляться новости о том, что армии франков начали приближаться со стороны моря Константинополя и подсчитать их силы было невозможно … и новости об этом передавались из уст в уста, тревога и беспокойство людей усиливались»
{618}. Вести об использовании могильных камней с турецких кладбищ для восстановление поврежденных во время осады крепостных стен Никеи не добавляли спокойствия относительно последствий возможного появления многочисленных отрядов западных рыцарей в других областях Малой Азии
{619}.
Взятие Никеи вызвало ажиотаж и среди самих европейцев. Для крестоносцев оно доказало, что Господь благословил поход на Иерусалим. Когда стало понятно, что город пал, в нем самом и за его пределами раздались крики «Слава тебе, о Боже!» как на латинском, так и на греческом языках
{620}. Взятие Никеи подтвердило, что рыцари делают богоугодное дело; это был успех, которым они могли оправдать все невзгоды, перенесенные на последних этапах похода. Для армии, которая пользуется покровительством Господа, не существует таких понятий, как недостижимая цель.
Что касается Алексея I, то взятие Никеи входило в число его главных целей. Однако целеустремленность, быстрота и решительность, продемонстрированные западными рыцарями, произвели на него огромное впечатление. Поэтому успех в Никее стал отличным подтверждением правоты императора, решившего обратиться за военной помощью к Западу. Алексей I праздновал абсолютный триумф.
Тот факт, что Никея перешла под контроль Византии без большого кровопролития, также открыл новые возможности для императора: отныне он мог представлять себя другом и защитником тех турок, которые хотели спастись от смерти от рук рыцарей. Это намерение было подтверждено политикой императора по отношению к турецкому населению Никеи: мусульманам были предложены посты на императорской службе и щедрые дары, и им всем позволили спокойно идти на все четыре стороны (если они пожелают)
{621}. Крестоносцев также хорошо вознаградили: их вожди получили золото, серебро и шикарные одеяния, а нижним чинам дали много медных монет, чтобы они отпраздновали взятие города
{622}.
Однако не на всех щедрость императора производила благоприятное впечатление. Среди крестоносцев пошли слухи о коварных намерениях Алексея I. Рыцари стали возмущаться: почему это плоды их побед должны доставаться императору? Главный духовник экспедиции несколько месяцев спустя написал архиепископу Реймса Манассию II, что «руководители войска спешат встретиться с императором, который прибыл, чтобы выразить им свою благодарность. Получив от него поистине бесценные дары, они вернулись, некоторые относились к нему по-доброму, некоторые – нет»
{623}. Как ни странно, именно щедрость Алексея I стала причиной неприязни. Рыцари покинули Западную Европу, чтобы сделать богоугодное дело, поэтому они считали неприемлемым получение даров от Византии.
Решение Алексея I вернуться в Никее к вопросу присяги подлило масла в огонь. Слова Анны Комнины о требовании ее отца ко всем, кто ранее принял на себя обязательства, подтвердить их в июне 1097 года, не упоминаются в латинских источниках
{624}. На самом деле после взятия Никеи Алексей I намеревался связать клятвой верности тех рыцарей, которые не дали ее раньше. Некоторым видным лидерам крестоносцев удалось ускользнуть от его внимания в Константинополе. Некоторые, в частности племянник Боэмунда Танкред, без лишнего шума избежал присяги. По словам своего биографа, жившего в XII веке, Танкред считал ее рабским ярмом
{625}. Когда после взятия Никеи на Танкреда начали оказывать давление, чтобы принудить его принести присягу императору, он резко возражал – пока не назвал свою цену: он потребовал выплатить ему сумму, равную той, что получили другие лидеры, и предоставить некое дополнительное вознаграждение. Когда один старший офицер византийской армии набросился на Танкреда за его заносчивость, их пришлось в буквальном смысле оттаскивать друг от друга. И именно Боэмунду удалось сгладить ситуацию, убедив Танкреда присягнуть императору
{626}.
Действия Алексея I, направленные на укрепление своего личного контроля над экспедицией после взятия Никеи, объясняются его решением не участвовать в походе в Малой Азии, по крайней мере в тот момент. Хотя император прибыл в район Никеи, чтобы руководить ее освобождением, и был свидетелем взятия города, он не хотел рисковать, уходя дальше в Анатолию. Принимая во внимание опасности, связанные с его отсутствием в столице, и помня о проблемах, которые он испытал накануне Крестового похода, император предпочел выбрать опытного и пользующегося его доверием полководца, который возглавит поход западной армии на Восток. Как и следовало ожидать, выбор Алексея I пал на его друга детства Татикия. Опытный и упрямый Татикий уже давно доказал свою верность императору (в частности, когда помог раскрыть заговор Диогена). Нос Татикия был изуродован, он прикрывал его золотой накладкой – по всей вероятности, врученной императором в награду за верность во время смуты середины 1090-х годов
{627}. Татикий был назначен командующим армией, которой предстояло возглавить марш крестоносцев по Малой Азии и взять под контроль все города, захваченные по пути в Иерусалим
{628}.
Нежелание Алексея I принимать участие в экспедиции вполне объяснимо, если принять во внимание кризис, охвативший Византию перед Крестовым походом. Император сказал Раймунду Тулузскому, что не может возглавить поход рыцарей на Иерусалим, потому что «опасается, что алеманы, венгры и половцы, а также другие дикие народы опустошат его империю, если он отправится в поход с пилигримами»
{629}. Опасность не была надуманной: нападение половцев весной 1095 года поставило Византию на грань катастрофы, лишив императора возможности принять ответные меры. Он был вынужден провести в соборе Святой Софии специальную церемонию, во время которой возложил на алтарь две таблички с надписями. Одна из них гласила, что он должен выступить против кочевников, другая – что не должен. Остальное было оставлено на волю Божью
{630}.
