Шум, издаваемый турками, был ужасен. «Они начали невнятно говорить и кричать, произнося на своем языке какое-то дьявольское слово, которое я не понимаю», – написал один из очевидцев. Скорее всего, турки кричали «Аллах акбар!» («Аллах велик!»). Однако европейцев испугали не только шум и крики. Атака была такой свирепой, что участвовавшие в экспедиции священники молились Богу сквозь слезы, настолько они были уверены в неминуемой смерти
{639}. «Что я скажу дальше? – писал другой европеец. – Нас действительно согнали в кучу, как овец, дрожащих и перепуганных, мы были со всех сторон окружены врагами и не могли двинуться ни в одном направлении. Мы поняли, что это произошло из-за наших грехов… К этому моменту у нас не было надежды уцелеть»
{640}.
Окруженных конными лучниками людей Боэмунда оттеснили к протекавшей неподалеку реке. Оказалось, что им просто-напросто повезло: для одетых в металлические доспехи и вооруженных тяжелыми мечами рыцарей доступ к питьевой воде был поистине вопросом жизни и смерти. Кроме того, выяснилось, что лошадям турок трудно передвигаться по заболоченной земле.
Поэтому, оказавшись на более подходящей местности, крестоносцы восстановили строй и, несмотря на большие потери, вели арьергардный бой до подхода подкреплений. Выбранная Боэмундом тактика и его способность поддерживать дисциплину объясняют, почему его популярность среди рядовых участников похода неизменно росла. Во время первого серьезного столкновения с врагом он призывал своих солдат не отступать и вел их вперед личным примером. Крестоносцы были тверды в своей вере: «Будьте всячески единодушны в вере Христовой и победе Святого Креста, поскольку, если Богу угодно, сегодня же станете богатыми»
{641}. Впрочем, помогла выстоять крестоносцам не только твердая вера.
С прибытием отрядов из войска Готфрида Бульонского, Раймунда Тулузского и Гуго де Вермандуа перевес начал клониться в сторону европейцев. Решающим оказалось появление Адемара из Ле-Пюи – отряд епископа разгромил и поджег лагерь турок, после чего атаковал противника с тыла. Это вызвало замешательство в рядах атакующих, которые начали разбегаться. Сражение, которое угрожало поражением едва начавшемуся Крестовому походу, закончилось впечатляющей победой. Неудивительно, что некоторые европейцы расценили это как еще один знак Божьей благодати: «Это было великое чудо Божье, что в течение следующего и третьего дня турки не прекратили свое бегство, хотя никто, кроме самого Бога, больше их не преследовал. Радуясь этой победе, мы все воздаем благодарность Господу. Он пожелал, чтобы наш поход не был загублен, а, наоборот, развивался успешнее, чем обычно, ради его христианской веры»
{642}.
Несмотря на это, турки произвели на крестоносцев ошеломляющее впечатление. Их искусство верховой езды, впечатляющее владение луком и умение сражаться вызвали восхищение европейцев. Некоторые крестоносцы сожалели, что турки – не христиане: «[Турки] говорят, что они сделаны из того же теста, что и франки, и что никто, кроме франков и их самих, не рожден рыцарями. Это – правда, и никто не может это отрицать. Если бы только они твердо верили в Христа и христианство …. вы бы не смогли найти более сильных, храбрых и умелых воинов; но с Божьего соизволения они были побеждены нашими людьми»
{643}. Несмотря на сдержанное восхищение своими врагами – Клыч-Арслана охарактеризовали как «очень благородного человека, но все же нехристя», – угроза, которую представляли турки, перевешивала эти любезности в их адрес
{644}. Как сказал в Константинополе Алексей I, турки – грозные бойцы: если крестоносцы не будут поддерживать строгую дисциплину во время боя, то они будут истреблены
{645}.
После победы в сражении при Дорилее рыцари продолжили поход по центральной Анатолии. Они быстро продвигались вперед, почти не встречая сопротивления: попадавшиеся им на пути турецкие отряды разбегались, не осмеливаясь вступить в бой. Когда крестоносцы подошли к городу Гераклея (располагался на северном побережье современной Турции), противник бежал «так же быстро, как быстро летит стрела, выпущенная с силой из лука»
{646}. Отсутствие сопротивления объяснялось впечатляющей победой крестоносцев при Дорилее. Один арабский автор отметил, что, «когда была получена новость о позорном ударе, нанесенном делу ислама, люди очень сильно забеспокоились и их страхи и тревоги усилились»
{647}.
Малая Азия была открыта для наступления войска крестоносцев, и Татикий следил за тем, чтобы оно брало под контроль находящиеся на пути стратегически важные города. Цели были определены заранее, поэтому византийский главнокомандующий вел крестоносцев не по самому прямому маршруту, ведущему в Святую землю, а через пункты, которые могли бы служить базами для возможных кампаний в будущем. Одним из таких мест был город Платенция, лежащий к востоку от Кесарии, освобожденный осенью 1097 года. Согласно договоренностям между крестоносцами и императором, город был передан в руки назначенного Алексеем I правителя, в данном случае – Петра Алифы, который состоял на службе у императора с середины 1080-х годов. Выполняя важную задачу обеспечения контактов с крестоносцами, Петр взял на себя ответственность за защиту города «в знак верности Господу и Гробу Господню», а не от имени императора. Так, по крайней мере, писал один из комментаторов
{648}.
Подобным образом было организовано взятие под контроль других городов, лежавших на пути идущей на восток армии крестоносцев. Некий Симеон стал наместником области на юго-востоке Малой Азии, торжественно пообещав защитить ее от нападений турок
{649}. Его примеру последовал уроженец Бургундии Вельф, изгнавший мусульман из Аданы и взявший контроль над городом к тому моменту, когда небольшой отряд крестоносцев подошел к нему, чтобы оценить ситуацию на южном побережье. Подобно Петру Алифе, Вельф был европейцем на службе у императора, возвращавшим Византии ее города по мере продвижения Крестового похода по Малой Азии
{650}.
