Пока на северной стороне города крестоносцы быстро продвигались вперед, штурм южного участка становился все более ожесточенным. К стене подтащили вторую осадную башню, крепкую и искусно построенную. Однако она помогла рыцарям не своими техническими достоинствами, а тем, что отвлекала внимание обороняющихся от других участков стены. В итоге защитники Иерусалима решили, что они более уязвимы перед атакой с южной стороны и сосредоточили свои силы там: девять из пятнадцати метательных машин были поставлены для прикрытия южных подступов к городу. Устройства для метания в крестоносцев подожженных шаров из смолы, жира, дегтя и волос также были установлены в этой части города. Оборона южного участка была успешной: мусульманам удалось поджечь осадную башню и нанести крестоносцам довольно большой урон. Контратака развивалась настолько удачно, что крестоносцы, которыми командовал Раймунд Тулузский, задумались об отступлении. Когда осадная башня на южной стороне пылала вовсю, а на головы рыцарей лилось горящее масло и сыпался дождь из стрел, пришли новости о том, что крестоносцы разрушили стену на севере и хлынули в город.
Сопротивление в Иерусалиме немедленно прекратилось. Командир гарнизона Ифтихар ад-Давла позаботился о собственной безопасности и сразу заключил сделку с западными рыцарями, передав им контроль над Святым городом в обмен на безопасный проход в цитадель, где он рассчитывал продержаться до прихода армии каирского визиря. Крестоносцы выполнили соглашение, в соответствии с которым Ифтихару, его женам и некоторым названным им людям было позволено покинуть Иерусалим целыми и невредимыми
{763}. Но мусульманский военачальник имел все основания для тревоги: весной 1099 года правитель Маарат ан-Нумана заключил с Боэмундом такое же соглашение и был убит, едва покинул город
{764}.
Крестоносцы захватили Иерусалим 15 июля 1099 года. Латинские источники, рассказывая о поведении ворвавшихся в город европейцев, почти ничего не скрывают: «Некоторым везучим язычникам просто отрубили голову или расстреляли из луков с башен, в то время как других долго пытали, а потом сожгли на медленном огне. На улицах и домах громоздились кучи отрубленных голов, рук и ног, а простые солдаты и рыцари бегали туда-сюда по мертвым телам»
{765}.
Убийства приобрели такой масштаб, что шокировали даже самых хладнокровных очевидцев: «Живые сарацины тащили мертвых за ворота и сооружали из них горы размером чуть ли не с дома. Такого избиения языческого народа никто никогда не видывал и не слыхивал. Костры из мертвых тел возвышались, как пирамиды, и никто не знает их числа, кроме самого Бога»
{766}.
Еще один автор, не присутствовавший тогда на месте событий, приводит примерно такое же описание ужасов, сопровождавших штурм Иерусалима: «Если бы вы там были, то стояли бы по щиколотку в крови убитых. Что мне сказать? Никого из них не оставили в живых. Не пожалели ни женщин, ни детей»
{767}. Рассказы о разграблении Иерусалима были мрачны и драматичны. Но зловещий язык и образный ряд большинства рассказов победителей были выбраны осознанно: они отсылали к Откровению Иоанна Богослова, откуда черпали образы и которым обосновывали победы христиан
{768}.
Другие источники раскрывают некоторые подробности взятия города. Один исламский хронист в ужасе утверждал, что только в мечети аль-Акса было убито 70 000 человек, включая имамов, ученых и праведников
{769}. Под аккомпанемент раздающихся кругом криков о мести за распятие Иисуса Христа шли массовые убийства евреев. Создавалось впечатление, что крестоносцы были расположены не столько праздновать победу, сколько сводить счеты
{770}.
Некоторые из них посещали храм Гроба Господня, чтобы поблагодарить Бога за то, что он позволил им в конце концов добраться до цели. Но у большинства были совершенно другие приоритеты. Одолевшая многих жажда наживы казалась неутолимой. До крестоносцев доходили слухи о том, что мусульмане проглотили свои самые большие ценности, чтобы не дать их забрать. «Как удивительно, должно быть, для вас, – писал Фульхерий Шартрский, – видеть наших дворян и пехотинцев после того, как они, узнав о коварстве сарацинов, распарывали животы тем, кого хотели убить, лишь для того, чтобы вытащить из их внутренностей византины
[35], которые те жадно запихивали в свои отвратительные глотки, пока были живы! По той же причине через несколько дней наши люди сложили в огромную кучу трупы и сожгли их дотла, чтобы им было легче искать вышеупомянутое золото»
{771}.
Вошедшие в Иерусалим забирали любое имущество, которое было им по душе; многие крестоносцы, до этого стесненные в средствах, вдруг занимали дома в самом важном городе христианского мира
{772}. В конце концов после двух дней кровавого шабаша руководители похода решили освободить улицы от трупов, чтобы избежать распространения эпидемий. Утолив жажду крови, крестоносцы стали более сдержанными в отношениях с жителями Иерусалима. Один еврейский хронист даже предпочел крестоносцев своим прежним господам-мусульманам. Новые хозяева хотя бы давали им еду и питье
{773}.
После столетий мусульманского ига христиане вернули себе власть над Иерусалимом. Это стало кульминацией похода беспрецедентного масштаба и уровня организации, объединившего десятки тысяч людей, которые с невероятной целеустремленностью пересекли Европу и Малую Азию, преодолев все препятствия и выживая в страшных условиях. Организация логистики и снабжения большой по численности армии наряду с поддержанием порядка и дисциплины оказалась задачей невиданной сложности. На непривычной для большинства крестоносцев местности, в условиях жаркого климата эти люди штурмовали хорошо укрепленные крепости и города. Не стоит заблуждаться относительно масштаба их достижений – за два года они овладели тремя из крупнейших городов восточного Средиземноморья, являвшимися оплотами христианства, – Никеей, Антиохией и Иерусалимом.
