В это время кто-то положил мне руку на плечо. Передо мной стоял высокий, худой, слегка сутуловатый человек с темно-рыжими вьющимися густыми волосами, плотно прилегающими к черепу. У него было молодое сухощавое лицо, широкий рот с тонкими властными губами. Он улыбнулся, обнажив очень белые, острые зубы, и на лице его образовалось множество морщинок. Я узнал его раньше, чем он заговорил.
– Я Ирьола, – сказал он, – конструктор. Мы немного знакомы. Он крепко пожал мне руку, потом легко придержал ее и пощупал ладонь.
– Гребец? – спросил он, широко улыбаясь; казалось, шире улыбнуться было невозможно.
Я кивнул.
– С этим делом у нас хуже. Но ведь ты, доктор, еще и бегун?
Этот спортивный допрос развеселил меня.
– Бегаю, – ответил я, – но боюсь, что там, – я показал рукой за стекло, – бегать нельзя. Там ведь нет ничего, правда?
– Почему же? – Мое недоверие огорчило его. – Это настоящий сад… Разве только… поменьше… чем кажется отсюда…
Ирьола вновь улыбнулся. В его лице, в сияющих глазах и в рыжей жесткой шевелюре было что-то привлекательное; в нем чувствовалась хитринка, лукавый юмор. Он смотрел на меня, часто мигая, словно обдумывая немногие слова, которые услышал от меня.
– Доктор, – сказал он, – «Гея» – дьявольски большая и сложная штука, а наше путешествие – еще более сложное дело. Знаешь, что? До того как принять власть над своим королевством, удели мне минут пятнадцать, ладно?
Удивленный таким вступлением, я кивнул еще раз. Он взял меня за плечо и повел к ближайшей нише. Мы спустились на лифте. Я считал ярусы; лифт остановился на первом. Двери открылись. Прямо перед нами в густом полумраке свисали переплетенные листья плюща. Под подошвами захрустел гравий, повеяло свежим запахом хвои. Пройдя несколько десятков шагов, я остановился, застигнутый врасплох. Во все стороны, куда ни кинешь взгляд, простирались холмистые окрестности, покрытые густыми зарослями косогоры с живописно выступавшими небольшими известняковыми скалами, уходившими все дальше и дальше – к самому горизонту, где синеватыми пятнами выделялись лесные массивы.
– Великолепная иллюзия! – вырвалось у меня.
Ирьола взглянул на меня, нахмурившись.
– Постой, – сказал он, – ты обещал уделить мне пятнадцать минут. Пойдем-ка дальше.
Мы прошли по маленькой зеленой полянке, спускавшейся вниз; дорогу замыкали кусты цветущей сирени. Мой проводник без колебаний нырнул в них. Я двинулся за ним. Кусты обрывались над ручьем, пенившимся в каменистых берегах. Ирьола перескочил через него одним прыжком, я последовал его примеру. На противоположном берегу инженер без видимого усилия взобрался на большой обломок скалы и показал мне место рядом с собой.
Мы молчали довольно долго. Здесь ветер казался сильнее; его смолистый запах усиливал прохладу, которой тянуло от ручья, рассыпавшегося брызгами у наших ног. На другом берегу, в излучине, стояли величественные и мрачные канадские сосны, а подальше – огромная северная ель с серебристо-голубой хвоей; ее корни, похожие на медвежьи лапы, извиваясь, скрывались в расселинах скалы. Мне хотелось спросить, иллюзия ли это. Я все время старался обнаружить то место, где настоящий парк переходит в видеопластический мираж, созданный хорошо укрытой аппаратурой, но не мог заметить ни малейших следов такого перехода. Иллюзия была полной.
– Доктор, – тихо сказал Ирьола, – не знаю, слышал ли ты, что я один из конструкторов «Геи». Пожалуйста, не считай ее набором хорошо спроектированных машин. Неужели ты думаешь, что, вычерчивая ее будущие контуры, предвидя необходимость и полезность всего ее оборудования, мы забыли о самом важном – о том, что «Гея» будет, кроме нас самих, единственной частицей Земли, которую мы унесем с собой?
Ирьола говорил так тихо, что я вынужден был напрягать слух. Порывы ветра и шум воды, бурлившей в обломках скал, иногда заглушали его слова.
– Это не обычный корабль. Твой взгляд будет останавливаться на его стенах, как только ты проснешься – здоровый или больной, за работой или в часы отдыха, – день за днем, ночь за ночью, много лет подряд. Эти машины, эти металлические стены, вот эти камни, вода, деревья и ветер будут единственным пейзажем для твоих глаз; единственным воздухом, который будут вдыхать твои легкие. Да, это – убогое, тесное, замкнутое, но как бы то ни было, все, что нас сейчас окружает, будет прежде всего не кораблем, доктор, а частицей Земли. Твоей родиной.
Он помолчал.
– Так должно быть… Так должно стать… иначе тебе будет очень тяжело. Очень плохо и тяжело. Я знаю, что если даже ты испугался, то никогда не скажешь мне об этом и не откажешься от участия в путешествии. Впрочем, ты и не стал бы этого делать. Поэтому только от тебя самого зависит, станет ли это путешествие, вернее – жизнь, высшей свободой или самой тяжелой необходимостью. Я уже закончил, хотя пятнадцать минут еще не истекли. Я сказал это тебе потому, что… Говорить дальше или ты хочешь, чтобы я отправился ко всем чертям?
– Говори, Ирьола.
– Видишь ли, я немного догадываюсь, почему ты прибыл к нам один. Ты не любишь выбирать и всегда хотел бы и то и другое, когда возможно лишь одно… Ну, теперь-то ты клянешь меня на чем свет стоит?
– Знаешь, нет. Не кляну.
– Это замечательно. Послушай, это ведь ты победил Мегиллу?
– А какое это имеет отношение…
– Прямое. Ты победил всех, правда?
– Да.
– Дай-ка руку.
Взяв мою руку, он потянул меня назад. За камнем, на котором мы сидели, высился другой. Оглянувшись, я увидел уходящий ввысь широкий склон, по самую макушку усыпанный скальными обломками. Сбегавший по расселине ручеек сверкал серебристой змейкой. Ирьола чуть подтолкнул меня под локоть к следующему камню. Но я не ощутил холодной шероховатой поверхности – пальцы прошли сквозь камень, как сквозь воздух, и уперлись в гладкий металл. Я понял. Именно здесь и проходит граница сада, тут кончаются настоящие деревья и скалы и начинается видение, вызванное волшебством видеопластики: далекие леса, пасмурное небо, горы над нами. Все.
– А это что струится? – спросил я, указывая на змеившийся вверху ручеек, казавшийся началом пенившейся внизу, на камнях, воды.
– Под нами самая настоящая вода, ты можешь купаться в ней сколько угодно, – ответил Ирьола, – а там, выше… что ж, скажу твоими же словами: «Великолепная иллюзия».
Он отпустил мою руку. Зрелище было необычайное: рука до самого локтя вошла в камень, которого в действительности не существовало. Зрение лгало осязанию.
Я вытянул руку обратно, иллюзия восстановилась в прежней полноте.
Когда мы совсем уже выходили из парка, я спросил инженера:
– Откуда ты меня так хорошо знаешь?
– Я тебя совсем не знаю, – возразил он. – Я говорил тебе сегодня то, что недавно говорил самому себе.
– И все же ты знаешь обо мне…
