Он стукнул вилкой по столу.
– Но позволь, профессор, – возразил я. – Кто же из нас не знает законов развития общества?
– Голый скелет, и ничего больше! – прервал он меня. – Вот что вы выносите из школы. У вас нет ни малейшего интереса к тому, как люди жили в древности, как они работали, о чем мечтали…
В эту минуту кто-то из сидящих в зале поднялся и спросил, никто ли не возражает против того, чтобы послушать легкую музыку. Все согласились, и по залу поплыла приглушенная мелодия. Тер-Хаар не проронил больше ни слова до конца обеда. Зал пустел, поднялись и мои собеседники. Поклонившись, я вышел с доктором Руис – с Анной, как я ее уже называл. Поначалу, произнося ее имя, мне приходилось преодолевать в себе некоторое сопротивление; впрочем, оно скоро улетучилось. Она энергично принялась знакомить меня с кораблем.
На нем было одиннадцать ярусов. Двигаясь от носа к корме, мы вначале посетили небольшую обсерваторию в носовой части, затем раскинувшуюся на пяти ярусах главную астрофизическую обсерваторию, где находился самый мощный телескоп «Геи», затем – навигационный центр и разместившееся над ним помещение автоматических аппаратов рулевого управления, разбитых на две группы: одна из них действовала, когда «Гея» шла полным ходом, другая вступала в действие, когда корабль двигался вблизи небесных тел. Потом мы спустились в трюм, где помещались ракетодромы и ангары для транспортных средств «Геи», осмотрели спортивные залы, детский сад, бассейны, концертный зал, залы видеопластики и отдыха. В конце этого яруса находилась и наша больница. Там, где жилые помещения примыкали к атомным отсекам, занимавшим всю корму, проходила мощная металлическая стена, защищающая от излучения. Оттуда мы на лифтах поднялись наверх и обошли по очереди одиннадцать лабораторий; у входа в двенадцатую я почувствовал, что с меня довольно. Анна, заметив, что моя усталость берет верх над восторгом, огорченно прикусила мизинец, но тут же с воодушевлением возвестила:
– Я знаю, куда мы пойдем теперь! Доктор, ты ведь еще не был на смотровых палубах?!
Я не был там, и она с торжествующим видом взяла меня под руку и повела за собой.
В конце широкого коридора виднелся матовый серебристый занавес из плотной ткани. Мы раздвинули его и попали в непроглядную тьму.
Довольно долго я ничего не видел. Наконец глаза стали понемногу привыкать к темноте. Мы находились в таком широком коридоре, что его вполне можно было назвать залом, не будь он столь длинным. В стене через каждые двадцать – тридцать шагов была дверь, обозначенная бледной фосфоресцирующей стрелкой. Аллея этих желтоватых стрелок, висевших в воздухе подобно череде светляков, уходила в такую даль, что последние сливались в сплошную матовую нить. Когда я отвел взгляд от этих светляков и посмотрел в противоположную сторону коридора, а вернее палубы, мне сначала показалось, что там ничего нет, но в следующее мгновение я вздрогнул, поняв, как сильно ошибался: там разверзалась бездна.
Я двинулся к усеянному звездами пространству осторожно, словно опасаясь, что палуба вот-вот оборвется и я полечу головой вниз в бездонную пропасть. Однако мгновение спустя вытянутая рука коснулась холодной прозрачной стены – дальше пути не было.
Я начал различать созвездия. Немного ниже нас сиял, разветвляясь, Млечный Путь. Там тлели мириады еле видных искр. Кое-где на бледном фоне этого, казалось, догорающего сияния чернели, подобно провалам, тени мрачных космических облаков. Я не сразу заметил, что мой взгляд, прикованный к Млечному Пути, перемещается, постепенно поднимается вверх – что звезды движутся; внезапно в глубине галереи, на которой мы стояли, у самого ее конца, ярко сверкнул серебристый треугольник. Я взглянул в ту сторону. Светлый клин быстро расширялся, охватывая все большее пространство и постепенно гася фосфоресцирующие стрелки на дверях, и в одно мгновение нас озарил яркий лунный свет. Я посмотрел на небо. Внизу сияла Луна – огромная, выпуклая, вся в кратерах, похожая на серебряный плод, изъеденный червями. Погасив ближайшие звезды, она лениво плыла по небесам, а на палубе беззвучно ложились в другую сторону густые тени, все больше наискось, все удлиняясь, тянулись, как призраки, по стенам и сводам, сливались одна с другой, пока Луна не уплыла на другую сторону «Геи» и не исчезла так же внезапно, как появилась. В этом не было ничего странного: корабль вращался вокруг своей продольной оси, создавая искусственную силу тяжести.
Когда Луна зашла за корпус корабля, нас опять окружил мрак. Вдруг Анна схватила меня за руку своей маленькой горячей ладошкой, повернула в другую сторону и прошептала:
– Смотри… Смотри… Сейчас взойдет Земля…
Земля появилась среди звезд как голубой, подернутый дымкой, шар; три четверти его поверхности были затенены. Свет ее большого серпа отливал блеском более мягким, чем лунный, – голубым, с едва заметной примесью зеленого. В разрывах туч возникали неясные, словно размытые очертания континентов и морей. Над невидимым нам Северным полюсом, обращенным в сторону, противоположную Солнцу, пылала яркая точка, это была собственная звезда Земли, ее северное атомное солнце. Снова по палубе побежали, изгибаясь и вытягиваясь, тени; последний луч света поднимался к потолку палубы, вытянулся, ушел вверх, и снова наступила темнота.
– Видел? – совсем по-детски прошептала моя спутница.
Я промолчал. Эта картина была мне хорошо знакома – кто из нас несколько раз в год (по самым разным причинам) не летал в межпланетном пространстве? Но те полеты были короткие, они длились несколько дней, редко – недель, и мы всегда знали, что ждет нас дома. Но сейчас, однако, Земля показалась мне недоступной, странно далекой… И когда стоявшая рядом со мной молодая девушка прошептала, прижавшись лицом к холодной стене: «Как красиво!..» – я впервые за долгое время почувствовал себя одиноким.
«Какой же еще она ребенок», – подумал я.
Во мраке, окружившем нас после захода Земли, медленно тянулись скопления звезд, они поднимались, их движение удивительно приковывало к себе взор, удивительно интриговало, будто вместе с ними величественно восходила испещренная серебряными искрами темнота, подобно занавесу, за которым вот-вот должно открыться нечто неведомое. Но эта иллюзия была мне слишком хорошо знакома…
Потом мы какое-то время гуляли по палубе, и по нам попеременно сплошной темнотой пробегали полосы сияния – ярко-белого лунного или голубого земного; над нами словно то поднималось, то опускалось гигантское крыло.
Анна рассказала о себе. Она попала в экипаж «Геи» вместе с отцом, известным композитором. Как раз сейчас в концертном зале исполнялась его Шестая симфония. Меня удивило, что Анна даже не предложила послушать ее.
– Ax, я ее так хорошо знаю… Разве отец смотрит все мои операции? – сказала она с такой серьезностью, что я не понял, шутит она или нет. Все же мы поехали на концерт. Когда мы подходили к вестибюлю, облицованному плитками хризопраза, как раз зазвучали высокие финальные ноты, и вскоре слушатели начали выходить из зала. Они по широкому полукругу огибали монументальную скалу из естественной лавы и по белой, почти невидимой в полумраке спиральной лестнице спускались к кустарникам, которыми их встречал центральный парк «Геи».
