– Неприступная стена! – сказал я с неподдельным уважением. Во мне проснулся альпинист, вернее, селенист; я не раз участвовал в восхождениях на лунные горы.
– К сожалению, пока – да, – сказал Руделик и снова улыбнулся, на этот раз чуть печально. – Я четыре раза ходил туда с братом. Но все еще не сдаюсь.
– И правильно, – сказал я. – Там козырек, пожалуй, выступает метров на тридцать?
– На сорок, – уточнил Руделик. – Теперь я думаю, что если бы попытаться подняться в пятый раз вон там, где виднеется небольшая впадина… Видишь?
– А может, она упирается в тупик? – заметил я и шагнул вперед, чтобы повнимательнее рассмотреть это место, но физик виновато улыбнулся и остановил меня, взяв за руку.
– Дальше нельзя, набьешь шишку! – сказал он.
Я опомнился. Мы ведь были не на Луне!
– Ну и что ты теперь здесь делаешь? – спросил я.
– Да ничего. Просто смотрю. Меня это место зачаровало. Что же вы стоите, садитесь, пожалуйста. Вот здесь, – указал он на выступ над пропастью.
Мы последовали его совету.
– Хорошее у тебя жилище. – Я улыбнулся, не отрывая взгляда от первозданно жуткого лунного пейзажа, напоминавшего внезапно окаменевший и застывший навеки вулкан. В пяти километрах под нами, окруженное хребтами, лежало дно кратера – мертвое, плоское, иссеченное расселинами.
– И мебель приличная, – добавил я, постучав по скале, которая отозвалась, как сундук, гулким эхом.
Руделик коротко рассмеялся.
– Когда я был в последний раз здесь, вернее, там, – минуту спустя, уточнил он, – мне в голову пришла одна мысль, которая потом вылетела из нее. Вот я и подумал, что надо вернуться на то место, где она появилась: может быть, я вновь ее вспомню. Знаете, есть такая старинная примета…
– Ну и что же? Вспомнил?
– Нет, но… несмотря ни на что… трудно было расстаться со всем этим… Однако, кажется, уже пора?
Он наклонился над пропастью так, что я невольно ощутил противную дрожь и протянул руку, но в одно мгновение весь лунный пейзаж исчез, словно его сдули. Тер-Хаар и я в один голос расхохотались: мы все сидели в небольшой треугольной комнате, на письменном столе, свесив ноги вниз. В углу стоял математический автомат, покрытый эмалью янтарного цвета. Между креслицами низко на стене висела фотография; наклонившись, я узнал лунную стену, которую мы только что видели «в натуре». Фотография была маленькой, но изображение на снимке не утратило своей грозной дикости.
– Это туда ты четырежды ходил? – спросил я, не сводя глаз с фотографии.
– Да.
Руделик взял снимок в руки и стал внимательно рассматривать его, немного наморщив брови. «Как чей-то портрет», – подумал я. Ребра скалы на снимке были не крупнее морщинок на его лице, но напоминали ему места, где он многие часы яростно боролся, атаковал, отступал…
– Битва за жизнь, – пробормотал я.
Он отложил снимок и бросил на меня быстрый взгляд.
– А ты занимаешься альпинизмом? – спросил он.
Я утвердительно кивнул в ответ.
Он оживился:
– А вот как, по-твоему: решающую роль в увлечении альпинизмом может играть пристрастие к чувству опасности?
– Знаешь… по правде говоря, я не задумывался над этим, но, пожалуй, да.
– А мне это главным не кажется, – сказал он минуту спустя. – Мой брат говорит: мы можем небольшим атомным зарядом стереть с лица Земли целую горную цепь, потому что мы – владыки природы. Но иногда из этого и возникает желание дать природе «равные с нами» возможности. Побороться с ней «лицом к лицу», «один на один», без механических союзников. Так говорит мой брат. Но я бы сказал по-другому. На Земле мы в таком положении, что малейшее наше желание, любой каприз мгновенно исполняются. Нам покорны горы и бури, пространство в любом направлении открыто перед нами. Но человеку всегда хочется побывать именно на границе возможностей, там, где уже исследованное, изученное соприкасается с еще не освоенным и опасным. Для многих именно таким местом и является скальная стена.
– Может быть, – согласился я, – но чем же объясняется повальное увлечение лунными восхождениями? Ведь и на Земле достаточно опасных гор, взять хотя бы Гималайский заповедник.
– В том-то и дело, что это заповедник! – стремительно возразил Руделик. – А я должен тебе сказать, что всегда предпочитал кататься на лыжах на лунах Нептуна, а не в Альпах, хотя по нашему земному – из воды – снегу куда лучше скользить, чем по замороженному газу… И все же я предпочитал то же, что и многие другие. А почему? Да потому, что дикость горных районов Земли не натуральна. Они существуют только потому, что таково наше желание: мы охраняем их неприкосновенность. Значит, несмотря на кажущуюся дикость, они составляют часть нашего окультуренного окружения. А на спутниках других планет ты соприкасаешься с природой во всей ее первозданности.
Неожиданно в разговор вмешался молчавший до сих пор Тер-Хаар:
– Не знаю, может быть, у меня слишком сильно развит инстинкт самосохранения или это самая обыкновенная трусость, но, признаюсь, не люблю карабкаться по горам. Альпинизм никогда не привлекал меня.
– О, это не имеет ничего общего с храбростью, – сказал Руде-лик. – В свое время в окрестностях Плутона работала исследовательская экспедиция…
Он внезапно замолчал и с новым интересом посмотрел на меня.
– Твой отец врач? – спросил он.
– Да.
– Я знаю его.
Я ожидал, что он продолжит разговор на эту тему, но он возвратился к тому, о чем начал рассказывать.
– Экспедиция, кажется, искала месторождения каких-то ископаемых. По окончании работ все ракеты улетели, кроме одной, экипаж которой должен был демонтировать и забрать оборудование. Эта работа по какой-то причине затянулась, и кислорода в ракете осталось лишь столько, чтобы добраться до ближайшей звездоплаватель-ной станции Нептуна. В день, когда ракета должна была отправиться в путь, один из членов экипажа пошел собирать зонды для определения космического излучения, размещенные на окружающих скалах. Он тоже не любил лазать по горам, но такова уж была его обязанность. Спускаясь перпендикулярно по склону, он неудачно оступился и сломал ногу в нескольких местах. Вдобавок он разбил телеэкран и не мог известить остальных. Восемнадцать часов он полз до ракеты. Потом он рассказывал: «При малейшем движении боль так усиливалась, что я не раз терял сознание. Если бы я был уверен, что товарищи улетят раньше, чем кончится запас кислорода, я бы умер там, не двинувшись с места. Но я знал, что они не улетят, что они будут искать меня и, если это затянется, им не хватит кислорода на обратный путь. Значит, сказал я себе, надо дойти…»
– Его, конечно, ждали? – сказал я.
– Конечно, ждали. Кислород подходил к концу, но они по пути встретили ракету безлюдного патруля, и та снабдила их кислородом. Видишь, Тер-Хаар, человек, о котором я рассказал, тоже не любил ходить по горам. Нет никакой связи между такой чертой характера, как храбрость, и любовью к альпинизму.
