Тер-Аконян ждал меня в огромной комнате, предназначавшейся под зал заседаний. Комната была выдержана в цвете, в котором как бы смешалась вся гамма красок осенней природы, тронутой увяданием, и даже воздух здесь, казалось, был напоен ее ароматом, исходившим от стен, окрашенных в золотистую бронзу, матовый пурпур и багрянец всех оттенков. По углам были высокие ниши; в них стояли сделанные из хрусталя и бериллия автоматы, в их полупрозрачных недрах пульсировали огоньки. Автоматы выглядели величественно и двигались так неспешно, словно пребывали в постоянных размышлениях над собственными судьбами, и гость не мог сдержать улыбку, глядя, с каким достоинством они сходят со своих мест, чтобы подать кофе. На стене напротив входной двери висели большие черные часы с серебряными знаками зодиака вместо цифр. Когда я вошел, первый астрогатор стоял, наклонившись над разостланной картой неба; за его креслом на постаментах были установлены десять бюстов прославленных космонавтов прошлого. Я сразу узнал эти лица, знакомые еще по школьным учебникам.
– Как тебе нравится здесь? – спросил Тер-Аконян, усадив меня в кресло.
– Очень нравится, но жить здесь я не смог бы.
– Бедная Нонна, если бы она слышала это! – Он улыбнулся и добавил: – Впрочем, я тоже здесь не живу; это просто официальные апартаменты. А работаю я вон там. – Он указал на боковую дверь.
Обернувшись вслед за ним, я еще раз бросил взгляд на ряд каменных изваяний, и меня поразило одинаковое выражение их лиц: казалось, они устремляли взгляд во мрак, царящий за бортом «Геи», будто для них не существовало ни стен комнаты, ни панциря корабля – словно именно отсюда, от гранитной оболочки их лиц, начинала свой разгон неизмеримая бездна, так что эти каменные изваяния людей минувших веков как бы уже сравнялись со звездами. Тер-Аконян, улыбаясь, наблюдал за мной.
– Смотришь на моих советников? – спросил он, и меня поразила меткость этого определения.
– Ты, наверное, никогда не чувствуешь себя здесь одиноким?
Он медленно наклонил голову, встал и подошел к ближайшему бюсту.
– Это, кажется, Ульдар Тог, тот, кто первый совершил посадку на Сатурне? – спросил я.
– Да. Сын двадцать третьего века. Строитель ракеты и ее пилот в одном лице. Ты знаешь его историю?
– Точно не помню. Кажется, он не вернулся из последней экспедиции?
– Да. По тем временам он был уже очень стар: ему было девяносто восемь лет. Умер за рулями, словно заснул около них. Он не хотел быть погребенным на Земле. Его похоронили на просторе. Где-то и сейчас кружит капсула с его телом.
«На просторе»… Этот оборот речи Тер-Аконяна как-то очень взволновал меня. Именно так, коротким словом «простор», называли межпланетную пустоту первые покорители; услышав это слово, я почувствовал волнение, которое испытывал в детские годы, когда с горящими глазами поглощал романы и летописи межпланетных путешествий.
– И подумать только, – сказал я, – что теперь через этот самый «простор» мы наносим телевизиты нашим знакомым на Земле…
– Пока да. Но уже чувствуется запаздывание радиосигналов, «Гея» уже далеко от Земли. Ты, конечно, это заметил?
– Да. Я вчера виделся с отцом: он сидел напротив меня, как ты сейчас. Я предпочитал молчать, потому что так усиливалось впечатление, что мы находимся рядом.
Астрогатор посмотрел на карту неба.
– Сейчас радиоволны запаздывают примерно на девять минут. С такими паузами разговаривать, конечно, трудно, но скоро они будут затягиваться на часы, а потом и на сутки.
– Да, это начало нашего одиночества.
– Положим, нас слишком много, чтобы говорить об одиночестве, – живо ответил астрогатор. – Такой многочисленной экспедиции в просторе еще не было!
– А кто, собственно, первый выдвинул этот проект?
– Неизвестно. Сама по себе мысль о такой экспедиции очень стара – она возникала и исчезала, ее забывали, потом опять вспоминали. О ней говорили еще во времена, когда не было технических средств для ее осуществления, но и потом, когда средства появились, она долго оставалась в сфере грез. Первым разработал подробный план такой экспедиции Бардера около ста сорока лет назад. У него было много противников. Он иногда говорил: «Это неслыханно трудное дело, настолько трудное, что следует попытаться осуществить его».
– Слушай, – сказал я, когда астрогатор умолк. – Вопрос, который я хочу задать, может показаться бестактным, но все-таки, если можешь, ответь: ты бы согласился отправиться в эту экспедицию, если бы знал, что не вернешься?
– Я или корабль? – спросил он так быстро, что, не будучи подготовленным к такому уточнению, я с минуту молчал.
– Мы все, – сказал я наконец.
– Конечно, нет. Но как можно заранее быть уверенным в неудаче?
– Не знаю, я не задумывался над этим, это только воображаемая ситуация.
– Воображение должно как-то вязаться с действительностью. Риск может быть очень велик, но сам факт его наличия предполагает возможность успеха.
– Ну хорошо, а если бы был только один шанс на тысячу, что мы вернемся?
– В таком случае я, конечно, согласился бы.
– Почему «конечно»? Впрочем, я, может быть, слишком назойлив?
– Нет, не назойлив, а любопытен, а это большая разница. Я дам тебе два ответа. Сначала такой: вступая в новую сферу жизненной деятельности, человек встречает сопротивление неизвестного. Это проблема извечная: неандертальцу, сотворившему каменное рубило, стоило огромных усилий вытесать его из кремня, и вряд ли первый опыт сразу принес успех. Возобновляя попытки, человек преодолевает сопротивление материала; это сопротивление формирует его последующие эксперименты и его самого. Это долгий и сложный процесс. Первые попытки человека преодолеть сопротивление того, что ему неведомо, часто бывают неудачны. И однако они необходимы, как показывает история. Без первых попыток высечь искру не было бы огня. И без первых пробитых метеоритами ракет человек не смог бы овладеть пространством. Риск оправдывается общественной необходимостью. Теперь о нашей экспедиции. Набирая экипаж, мы прямо заявили о том, что трудности полета будут огромные. И что катастрофа в таком длительном полете вполне реальна. Впрочем, ты сам, наверное, помнишь этот текст и должен признать, что завлекательным приглашением он не выглядел. Ограничения и требования, предъявляемые к кандидатам, были исключительно велики. В расчет принимались только определенные категории профессий, нужно было владеть по меньшей мере тремя профессиями, и так далее. И все же несмотря на это, мы получили пятнадцать миллионов заявлений. Следует помнить о том, что на Земле есть еще полтора десятка миллионов людей, готовых подхватить наше дело и завершить его, если нам оно не удастся. Ну как, удовлетворил я твое любопытство?
– Пока не совсем. Скажи, зачем ты сам, лично ты, отправился в эту экспедицию?
– Боюсь, что ты спрашиваешь не у того, у кого нужно, – усмехнулся астрогатор. – Физик, наверное, сказал бы тебе: «Я хочу изучить атомные реакции на других звездах». Планетолог: «Хочу исследовать планеты других систем». Астробиолог: «Ищу проявления органической жизни в Космосе». А я… я не могу дать тебе даже такой ответ…
