Затаив дыхание, мы вглядывались в лицо астрогатора; он потер рукой лоб и продолжал, тщательно подбирая слова:
– Перед нами здесь открывается поле для догадок, которые пока невозможно подтвердить. Самое простое логическое рассуждение сводится к следующему. На вопрос, для какой цели поверхность бомбы была опылена астроном, мы знаем лишь один ответ: астрон, выделяющий жесткие гамма-лучи, может с успехом заменить рентген. На второй вопрос – откуда пыль астрона могла оказаться на спутнике атлантидов – ответом служит предположение: астрон доставили туда существа, хотевшие ознакомиться с внутренней конструкцией атомных бомб… Поскольку живые люди до сих пор никогда не посещали этих краев Галактики, существа, которые проделали это, не были людьми…
– Значит, там кто-то побывал до нас! – вырвалось у Аметы, который был взволнован не менее других.
– Это не бесспорно, но весьма правдоподобно, – сказал Гротриан. – Чтобы дать другое объяснение фактам, которые я привел, пришлось бы допустить крайне необычные стечения обстоятельств.
– Но ведь пол и стены спутника покрывал иней, на котором отпечатывался каждый наш шаг, – сказал я. – Как же эти существа могли не оставить после себя ни малейших следов? Кроме того, насколько можно судить, там ничего не было сдвинуто с места. А разве не ясно, что эти существа пожелали бы тщательно исследовать и мумии, и конструкцию корабля?
– Я думал об этом, – сказал Гротриан. – Но эти существа, если они и производили исследования – о чем говорит присутствие астрона, – могли не оставить после себя никаких следов…
На мгновение я представил себе образ неведомых созданий, не подчиненных законам механики. Не прикасаясь ни к полу, ни к стенам, они парили когда-то по тем же закоулкам искусственного спутника, по которым недавно проходили мы. Я почувствовал дрожь. Астрогатор продолжал:
– Что касается нетронутой поверхности инея, то надо вспомнить, что спутник обращался вокруг Проксимы по очень вытянутой эллиптической орбите, подобной орбите кометы. Когда он на своем пути приближался к карлику – а, как показывают подсчеты, в перигелии он находился от него в сорока миллионах километров, – он разогревался, и тогда замерзший в резервуарах кислород превращался в газ и улетучивался, так как резервуары не были плотно закрыты. Именно так и возник своеобразный, вроде бы от кометы, газовый хвост, благодаря которому мы открыли существование спутника. Когда же, удаляясь от карлика, он уходил во мрак, испарившийся газ замерзал и, оседая, покрывал все инеем. То есть новые наслоения инея, образовавшиеся при последующих обращениях вокруг Проксимы, могли скрыть следы посещения. Мы взяли пробу этого инея, и исследование показало, что он действительно таял во время приближения к карлику и вновь намерзал в афелии. Это происходило при каждом обращении с периодом около двенадцати земных лет. Кроме того, неизвестные существа могли проникнуть в атомную камеру непосредственно через полуоткрытую створку бомбового люка; мне это представляется даже более вероятным, поскольку бронированные внутренние двери оставались нетронутыми. Однако нельзя сказать с уверенностью, были ли створки бомбового люка отодвинуты человеческими руками или нет…
– Как в таком случае они могли знать, куда им направиться, как они могли, минуя другие помещения корабля, попасть сразу в атомную камеру? – спросил я.
– Может быть, они прежде просветили снаружи весь корабль, – ответил Гротриан. – Я предпочитаю, впрочем, не углубляться в дальнейшие предположения, поскольку чем дальше, тем более шаткими они становятся и тем меньше фактов можно привлечь для их обоснования. Однако мысль о том, что до нас на этом корабле побывали какие-то живые существа – высокоразвитые, использующие технику излучения, как об этом свидетельствуют следы астрона, – кажется мне довольно правдоподобной…
– А откуда могли взяться эти существа? – спросил Тер-Хаар. – Есть у тебя какая-нибудь гипотеза на этот счет?
– Ничего не знаю. Наиболее вероятным представляется, что они прибыли с ближайших систем, с одной из планет Проксимы – впрочем, они, кажется, не населены, – или с систем Центавра… Однако же ничего определенного об этом сказать нельзя.
– Астрогаторы знают обо всем? – спросил я.
– Конечно.
– Возможно, мы напрасно поторопились уничтожить этот спутник… – заметил Тер-Хаар. – Можно было бы провести более тщательные исследования…
– Сомневаюсь, что это дало бы нам что-нибудь. Впрочем, нет нужды говорить о том, чего нельзя вернуть. Это все, что я хотел вам сказать. Товарищам мы все сообщим немного позже, когда приступим к исследованию планет. А теперь, как вам известно, мы направимся к красному карлику и подойдем к нему как можно ближе, а это сопряжено с определенным, хотя и незначительным, риском.
И действительно, «Гея», направляясь в сторону Проксимы, увеличивала скорость, но летела не по прямой линии, а соответственно рассчитанным космическим маршрутом.
Красный карлик давно уже интриговал астрономов. Эта слабая звезда, по размерам значительно уступающая Солнцу, с температурой около 3000 градусов, вспыхивает через определенные промежутки времени, многократно усиливая свое свечение. Астрофизики объясняют это колебаниями атомных процессов, проходящих внутри звезды. Профессор Трегуб как-то сказал, что эти вспышки, возможно, есть результат «экспериментальных работ существ, населяющих ближайшую планету. Они, видимо, недовольны низкой температурой своего солнца, стремятся поднять ее и с этой целью разгребают кочергой разогревающий его очаг». Это была, конечно, шутка.
На протяжении одиннадцати дней полета багряный диск звезды становился все больше. Уже на восьмой день он казался примерно таким, как Солнце, когда на него смотришь с Земли. На десятый день пришлось включить гелиевые холодильные установки, поскольку корабль стал разогреваться.
Все больше людей стало появляться на палубах и рассматривать сквозь темные стекла красное солнце. Мы пока не заметили никакой вспышки. Палубы были залиты равномерным пурпурным светом, и с каждым днем он становился все сильнее.
Меня самого этот полет интересовал мало: пищу для размышлений мне дали слова Гротриана. Я долго и безрезультатно думал над ними, пока наконец однажды вечером не набрался храбрости и не пошел к Трегубу. Мне хотелось узнать, что он скажет об этом. Астрофизик терпеливо выслушал меня (разговор происходил в маленькой обсерватории, где ученый не раз засиживался до полуночи), потом сказал:
– Мой дорогой коллега! Мне, конечно, ясно, почему ты пришел именно ко мне. Твоим визитом я обязан славе самого смелого из всех смельчаков, когда дело касается создания гипотез. Должен тебе объяснить, откуда берется эта слава. Я считаю, что науке для ускорения ее развития и уточнения понятий необходимы противоположные точки зрения. Много раз мне случалось оказываться в научных спорах неправым, но почти всегда – сознательно или бессознательно – моим оппонентам приходилось в ходе дискуссии дополнять и уточнять детали положений, которые они защищали. Благодаря этому их теории становились более четкими, более простыми и, стало быть, более совершенными. Это, конечно, не означает, что я стараюсь любой ценой быть в оппозиции, но часто в ней оказываюсь и дорого плачу за это, плачу, сильно рискуя. Впрочем, если я чего-нибудь да стою, то лишь потому, что не боюсь рисковать. Однако думаю, что гипотезу, с которой ты пришел, нельзя безнаказанно дальше развивать. Каковы факты? Полуоткрытое отверстие бомбового люка да несколько микрограммов астрона на одной из бомб – вот, собственно, и все. А ты хотел бы не только узнать, как выглядят существа, которые якобы посетили спутник, но и услышать от меня что-нибудь об их психологии; поэтому я думаю, что тебе лучше обратиться к профессору Энтрелю – на этот случай следует сочинить еще одну звездную сказку, а он в таких случаях – выдающийся специалист, на голову выше всех прочих краснобаев…
