– Он в сознании, – сказал Шрей.
Низко склонившись, мы затаили дыхание.
По неподвижному, как маска, лицу начали пробегать как будто вызванные возмущением судороги. Губы раскрылись, обнажив исступленно сжатые, обведенные кровавой каймой зубы. Амета был в сознании; он напрягал все силы, сдерживая готовый вырваться крик боли.
Чтобы сказать хоть что-то, сил у него уже не хватало.
Последний укол. Стеклянная ампула с тонким звоном упала на пол и разбилась. Мы были уже не в состоянии ослабить его боль. Дальнейшее применение обезболивающих препаратов ускорило бы потерю сознания. Не отводя взгляда от Аметы, Шрей сделал шаг назад. Мы с Анной последовали его примеру и, опустив окровавленные руки, стояли неподвижно, как бы дав знак, что все возможное сделано.
У стены стояли несколько десятков человек. Выделялись серебристые скафандры – пилоты примчались сюда прямо с ракетодрома. Зорин, который не снял шлем со скафандра, а только откинул назад, словно странное крыло, вдруг отвернулся и выбежал. Минуты две мы стояли неподвижно, тишину нарушали только хриплое дыхание Аметы и чуть слышный звук искусственного сердца. Резко распахнулась дверь, и вошел Зорин, все еще в серебряном скафандре. Он нес дугообразный штурвал, вынутый из ракеты Аметы. Подошел к операционному столу, поднял сначала одну бессильно свисавшую руку Аметы, затем другую и положил его пальцы на штурвал. Затем осторожно и легко приподнял Амету и вставил его подбородок в резиновую манжету, выходившую из центра штурвала, которая служит для того, чтобы поднимать и наклонять голову пилота в зависимости от движения руля, – так, чтобы темя всегда было обращено в сторону, противоположную направлению выполняемого поворота.
Укрепив голову Аметы на манжете, Зорин обеими руками взял в руки штурвал и наклонил его вниз; тогда голова умирающего поднялась, и одновременно его ладони, придерживаемые руками Зорина на рукоятках, выполнили часть оборота. Зорин трижды двигал штурвал в одну и другую сторону, как бы совершая обороты и разгоняя воображаемую ракету. На третий раз веки Аметы поднялись. Розовая пена выступила у него изо рта, послышался булькающий свистящий шепот:
– Большие ракеты… дойдут… города… я видел… вы дальше… на больших ракетах… телевизоры… на больших…
Он судорожно прижал штурвал к груди; руки, как бы пытаясь направить ракету вверх, вздрогнули и задержались навсегда.
Люди, стоявшие вокруг, стали расходиться. Я видел каждую вещь по отдельности, очень выразительную и реальную: фарфоровый угол операционного стола с засохшими брызгами крови, пустой, разрезанный скафандр, брошенный на пол, судорожно сжавшееся, будто какое-то чужое, лицо Шрея и освещенную боковым рефлектором Лену Беренс, которая все еще чего-то ждала.
Насос продолжал работать, нагнетая кровь в мертвое тело. Я хотел выключить его и шагнул вперед, но что-то преградило мне путь.
Это был не какой-то предмет: меня остановил взгляд Зорина, слепой от страшной боли.
Цветы Земли
Целую ночь «Гея» удалялась от планеты. В восемь часов утра репродукторы передали, что совет астрогаторов созывает экипаж на собрание.
Минут через пятнадцать большой зал наполнился людьми. Стоял низкий, глухой гул. На трибуну у стены поднялся Тер-Аконян и сказал:
– Слово имеет профессор Гообар.
И только тогда мы все увидели, что уже довольно давно Гообар стоит в стороне, слегка наклонившись, и смотрит на нас. Наступила абсолютная тишина, в которой зазвучал его голос:
– Я изложу гипотезу, которая должна объяснить случившееся и определить наши дальнейшие шаги.
Вчерашние трагические события на первый взгляд свидетельствуют о том, что обитатели белой планеты – кровожадные существа, руководствующиеся в своих поступках непонятными людям законами. По доходившим до меня разговорам я знаю, что именно так думают многие из вас. Этот взгляд я считаю ошибочным. Мы знаем очень мало об этих существах, но не подлежит сомнению одно: они разумны. Если основываться на ошибочных интерпретациях, их действия представляются бессмысленными. К планете приближается межзвездный корабль; ракеты, которые он посылает, подвергаются уничтожению. Почему? С какой целью? Вначале я считал, что у нас слишком мало данных, чтобы восстановить ход событий, то есть действия не только наши, но и другой стороны. Однако дело обстоит не так.
Он помолчал несколько мгновений.
– Обратимся к последним событиям. В верхних слоях атмосферы создано силовое поле, которое уничтожило девять ракет. Это происходило в два этапа. Сначала погибли пять ракет первого звена, потом – четыре из второго. Ракета, которая несла телевизоры и первой прошла зону уничтожения, уцелела. Почему?
Он снова помолчал.
– Все, что происходило до и после этого – неустанный контроль за нашим движением, молчание в ответ на наши обращения, точно рассчитанный способ уничтожения наших ракет, – все это заставило меня отбросить мысль о том, что первая ракета уцелела случайно. С точки зрения неизвестных существ, девять ракет заслуживали уничтожения, а одна – нет. Причина, стало быть, заключается в отличии ракет, которые погибли, от той, что уцелела.
Так вот, – продолжал Гообар в мертвой тишине, – поначалу происшедшее казалось безмерно удивительным, потому что эти ракеты очень похожи между собой. А различие – и это невольно приходит в голову, состояло в том, что уцелевшая ракета не имела на борту людей. Стало быть, еще раз можно предположить, что неизвестные существа стремились уничтожить пилотов.
Он помолчал.
– Откуда, однако, они могли знать, что на борту первой ракеты не было людей? Как я слышал, шли разговоры о каких-то способах просвечивания наших ракет на большом расстоянии. Это совершенно исключено. Ракеты покрыты оболочкой, непроницаемой для космических лучей, и излучение, достаточно жесткое, чтобы проникнуть сквозь оболочку, одновременно должно было бы уничтожить и ракету. Таким образом, гипотезу просвечивания ракет и вытекающий из нее вывод о «кровожадности» неизвестных существ следует все-таки – во второй раз – отвергнуть.
Возвращаемся к исходному пункту. Какая разница между девятью уничтоженными и одной уцелевшей ракетой? По конструкции, по внешнему виду, по техническим деталям они схожи. Разница лишь одна: уцелевшая ракета почти в три раза больше уничтоженных. Следовательно, события развертывались так. К планете приближается группа ракет. У неизвестных существ возникает план: малые ракеты уничтожить, большую не атаковать. Почему? Этого я не мог понять. Что знают они о нас такого, что вынудило их поступить подобным образом? Что знают они о нас вообще? Они знают одно: к планете приближается корабль. Они узнали об этом шесть недель назад, когда их локатор обнаружил «Гею». Но тут я впервые задумался: почему локатор поймал «Гею» именно тогда? Конечно, это снова могло быть случайностью. Но о случайности можно говорить, только когда будут исключены все цепочки следствий и причин, связанных с рассматриваемым явлением, а в данном случае такой уверенности нет. Нащупавший нас конус лучей локатора был очень узок. Об этом уже говорилось. А что будет, подумал я, если прибегнуть к математике? И задал профессору Трегубу вопрос: как широк был этот конус, когда он нас нащупал? Оказалось, что мы оба – и он, и я – думаем об одном и том же. Он не только ответил на мой вопрос, но добавил, что, достигнув красного карлика, этот конус расширился бы так, что охватил бы круг диаметром в восемьдесят миллионов километров. Теперь вам понятно?.. Этот пучок лучей послан не случайно. Те, кто направил его, знали, что какой-то корабль движется в этом участке неба. Почему они так думали? Не подали ли мы им какой-нибудь знак, что приближаемся, – настолько мощный, что они заметили его за миллиард километров, настолько быстрый, что он перегнал «Гею», и одновременно такой незаметный, что мы сами этого не осознали? Такой знак, такой сигнал мы им действительно послали. Это был взрыв мертвого спутника атлантидов.
