– Он говорил мне о разных…
Я не докончил.
– Сотрудниках нашего Отдела?
– Мы беседовали…
– Извините…
Священник сорвался с кресла, подбежал к сейфу и тремя привычными движениями пальцев набрал номер на цифровом щитке. Стальные дверцы щелкнули и приоткрылись; я увидел груду разноцветных опечатанных папок. Священник лихорадочно перерыл ее, схватил одну из папок и повернул ко мне свое бледное лицо; на лбу и под носом блестели капельки пота, мелкие, как булавочные острия.
– Прошу вас, располагайтесь, я через минуту вернусь!
– Нет! – крикнул я, вскочив. – Дайте мне эту папку!
Я действовал в каком-то наитии.
Он прижал ее обеими руками к груди. Я подошел к нему, впился взглядом в его глаза, взялся за картонный уголок. Он не отпускал папку.
– Девятнадцать… – произнес я медленно. Капля пота, словно слеза, стекла по его щеке. Папка вдруг сама перешла в мои руки. Я открыл ее. Она была пуста.
– Долг службы… я действовал… приказ сверху, – бормотал священник.
– Шестнадцать… – сказал я.
– Пощадите! Нет! Нет!!!
– Сядьте. Вы не выйдете из этой комнаты, пока не получите разрешения по телефону. Вам понятно?
– Так точно! Так точно!
– И вы никому не будете звонить!
– Нет! Клянусь!
– Хорошо.
Закрыв за собой дверь, я вышел через коридор, через пустую, сумрачную часовню, потом по крутым ступеням вниз – снаружи уже не было часового. Я уже хотел вызвать лифт, как вдруг заметил, что держу в руке отобранную у священника желтую папку.
Комната 9129 находилась на девятом этаже. Я вошел без стука.
Одна секретарша вязала, другая ела бутерброд с ветчиной и помешивала чай. Я поискал глазами следующую дверь, в кабинет начальника, но больше никаких дверей не было. Я растерялся.
– Я к майору Эрмсу, с Особой Миссией.
Секретарши словно не слышали. Та, что вязала, считала вполголоса петли.
«А вдруг это какой-то пароль?» – промелькнула мысль. Я еще раз окинул взглядом небольшую комнату. У стен стояли узкие стеллажи с перегородками для бумаг. Над одним из них, удивительно высоко, висел разрисованный цветочками микрофон. Заговорить снова значило бы признать свое поражение. Я положил желтую папку на стол той девушки, которая завтракала. Она взглянула на папку, продолжая жевать. Над зубами розовели бледные десны. Аккуратными движениями мизинца она отодвигала салфетку, в которую был завернут хлеб. Я подошел к стеллажам и в промежутке между ними заметил что-то белое – дверь. Они ее загораживали. Я не задумываясь ухватился за стеллаж и начал отодвигать его. Ряд перегородок над моей головой опасно зашатался.
– Шестнадцать… семнадцать… девятнадцать… – считала пронзительным шепотом вторая секретарша. Ее голос становился все громче. Стеллаж за что-то задел. Дверь была наполовину открыта – она открывалась наружу. Я нажал на ручку и боком пропихнул туловище между дверной рамой и стеллажом.
IV
– Наконец-то вы соизволили явиться! – приветствовал меня юношеский голос. Из-за стола красного дерева поднялся офицер со светло-русой шевелюрой, в одной рубашке. В комнате было очень жарко. Он достал маленькую щеточку из ящика стола.
– Вы запачкались о стену…
Чистя рукав моего пиджака, он продолжал говорить:
– Я вас жду со вчерашнего дня, надеюсь, вы сносно провели ночь? Работа не позволила сегодня мне выйти, но я даже был этому рад, потому что мог быть уверен, что теперь-то уж мы обязательно встретимся – погодите, вот тут еще штукатурка осталась, – однако, однако, я уже так втянулся в ваше дело, что смотрю на вас как на старого знакомого, а ведь мы, собственно, еще не виделись. Меня зовут Эрмс, да вы, впрочем, знаете…
– Да, знаю, – сказал я, – спасибо, не беспокойтесь, майор, это пустяк. У вас есть для меня инструкция?
– Ясное дело, а то зачем бы я здесь сидел? Чаю?
– Спасибо, с удовольствием.
Он пододвинул мне стакан, спрятал щетку в ящик и сел. У него был располагающий облик русоволосого паренька, хотя, присмотревшись поближе, я обнаружил вокруг веселых голубых глаз морщинки, – но это потому, что он улыбался. Зубы у него были как у молодого пса.
– Ну, к делу, дорогой мой, к делу; инструкция, где она тут у меня, эта инструкция…
– Только не говорите, пожалуйста, что вы должны за ней выйти, – заметил я с бледной улыбкой.
Его охватил такой приступ веселости, что даже слезы выступили на глазах. Он поправлял развязавшийся галстук, восклицая:
– Ну вы и шутник! Мне не надо никуда выходить, она у меня здесь. – Он показал рукой в сторону – там из бледно-голубой стены торчал корпус небольшого сейфа. Он подошел к нему, набрал на цифровом щитке номер, что-то заурчало; достал из сейфа толстую пачку бумаг, перевязанную шпагатом, бросил на стол и, положив на нее сильные, большие ладони, сказал: – Я дал вам наш старый орешек – как раз то, что надо. Придется попотеть, ведь вам это впервой, а?
– Вообще говоря, да, – сказал я и, так как его глаза излучали безусловную добропорядочность, добавил: – Побудь я здесь дольше, стал бы, наверно, первоклассным специалистом, не отправляясь с какими-либо миссиями. У вас невольно пропитываешься этим, этим… – Я не мог подобрать нужное слово.
– Колоритом! – выпалил он и опять рассмеялся.
Смеялся и я. Мне было легко и хорошо и даже не приходилось преодолевать себя, чтобы помешивать чай. Просто удивительно, с чем это у меня до недавнего времени ассоциировалось.
– Можно мне посмотреть это? – спросил я, указывая на связанные шпагатом бумаги.
– Все, что вам будет угодно. – Он протянул через стол связку, довольно тяжелую. – Пожалуйста…
Его тихий, с мягким нажимом голос помешал мне взглянуть на инструкцию.
– Может быть, сперва приведем в порядок некоторые… фактические обстоятельства… Так неуклюже, по-казенному это у нас называют. Вы мне поможете, верно?
– Да?.. – произнес я губами, ставшими вдруг чужими и непослушными.
– Если вам нужно куда-нибудь позвонить… – подсказал он, тактично опуская глаза.
– Ах да! И как это я забыл! Священнику из Теологического отдела – совершенно вылетело из головы! Разрешите?
– О, я уже сделал это за вас…
– Вы? Как это – почему?..
– Пустяки. Остается еще кое-какая мелочь, гм?
– Не знаю, как быть. Рассказать вам?
– Я не настаиваю…
– Это было… скажите, майор, – все это было испытанием? Да? Меня решили испытать?
– Что вы понимаете под испытанием?
– Ну, откуда мне знать… что-то вроде предварительного исследования. Я понимаю, что пригодность, в некотором роде, э-э… новичка, может быть поставлена под сомнение, вот ему и подсовывают…
