Хорошо, что в этой большой, темной, заполненной картотеками и стеллажами комнате никого не было, – добрую минуту я не смог бы произнести ни звука. Огромные книжищи, пачки перевязанных шпагатом бумаг, баночки белого канцелярского клея, ножницы, подушечки для печатей и письменные принадлежности загромождали большие письменные столы, стоявшие вдоль стен. Кто-то шел сюда. Я слышал шарканье. В приоткрытой боковой двери, за которой чернела непроницаемая темнота, появился неопрятного вида старик в запачканном мундире.
– Вы к нам? – заскрипел он. – К нам? Редкий, редкий гость! Чем могу служить? Хотите о чем-нибудь справиться?
– Я… э… – начал я, но антипатичный субъект, шмыгая носом, на кончике которого болталась сверкающая капелька, продолжал:
– Вы, как вижу, в цивильном – значит, что-нибудь из каталога… прошу покорнейше, вот сюда…
Он проковылял мимо предмета, который я принял было за обыкновенный шкаф, и привычными движениями стал выдвигать один за другим узкие, длинные каталожные ящички. Я еще раз осмотрел загроможденную мебелью комнату: огромные груды бумажной рухляди лежали и на полу тоже – в углах, под стульями; воздух наполнял душный запах сухой пыли и слежавшейся бумаги. Поймав мой взгляд, старик захрипел:
– Господина архивариуса Глоубела нет. Совещание, да, ничего не поделаешь! Господина субалтернархивариуса тоже, увы, нет, с вашего разрешения – вышел. И вообще я один, если позволите, остался в хозяйстве. Капприль Антеус, к вашим услугам, привратник девятого ранга, с выслугой, сорок восемь годочков службы. Пора, мол, на заслуженный отдых! – говорят господа офицеры, но я – вы и сами, милостивый государь, видите! – в некотором роде незаменим. Однако, однако я тут болтаю себе, а вы, милостивый государь, спешите небось по делам службы? Заказец покорнейше прошу вон в тот ящичек-шкатулочку, а как изволите потянуть за звоночек, так я появлюсь, вмиг отыщу – старые глаза, хе-хе, доложу я вам, не хуже молодых, – принесу и, если на месте, любезнейше просим, а если с собой, то извольте только цифирку свою на бланке изобразить, в графе «четыре римское дробь Бэ», – и все…
В завершение этой хриплой речи он расшаркался – не знаю, был ли это поклон или ноги у него уже отнимались – и приглашающим жестом показал на ряд выдвинутых ящиков огромного каталога.
Одновременно он ловко перебросил свои стальные очки с носа на лоб и все с той же заискивающей улыбкой начал пятиться к двери, из которой возник.
– Господин Капприль, – неожиданно сказал я, не глядя на него, – скажите, прокуратура на этом этаже?
– Простите, что? – Он с готовностью приставил к уху сложенную трубкой ладонь. – Про?.. Не слышал. Нет, знаете ли. Не слышал.
– А… Следственный отдел? – тянул я свое, не обращая внимания на возможные последствия такой откровенности.
– Отдел?.. – Его улыбка блекла, сменяясь выражением удивления. – Отдела тоже нет, разрешите заметить, и не может быть, потому что здесь мы, только мы – и никого больше…
– Архив?
– Совершенно верно, Архив, Главный Каталог, Библиотека, наше местопребывание, как я уже имел честь доложить, да, да. Могу ли еще чем-нибудь служить?
– Нет… пока что спасибо.
– Не за что – это мой долг. Звоночек я вот тут поставлю для высокочтимого гостя, на подставочке, так будет ловчее.
Он ушел, шаркая; тут же за дверью закашлялся – старчески, пронзительно, и это покашливанье – стесненное, будто он старался не привлекать к себе внимания, и жестокое, будто кто-то его душил, удалялось, пока я не остался один в нагретой тишине, перед рядами ящиков с латунными табличками.
«Что бы это могло значить? – размышлял я, усаживаясь на стуле, который он мне пододвинул. – Неужели они хотят разузнать о моих интересах? Но зачем? Что это им даст?» Я лениво водил взглядом по гравированным названиям разделов. Каталог был не алфавитный, а систематический, с рубриками: СЕРВИЛИСТИКА, ЭСХАТОСКОПИЯ, ТЕОЛОГИЯ, ПОНТИ- и МИСТИФИКАТОРИКА, КАДАВРИСТИКА ПРИКЛАДНАЯ. Я заглянул за разделитель теологической рубрики. Кто-то переставил карточки, и теперь они стояли в полном беспорядке.
«АНГЕЛЫ – смотри: Воздуш. Сообщение. Там же: Праздничные приказы».
«ЛЮБОВЬ – смотри: Диверсия. Там же: Благодать».
«ВОСКРЕСЕНИЕ – смотри: Кадавристика».
«ПРАВЕДНИКОВ ОБЩЕНИЕ НА НЕБЕСАХ – смотри: Связь».
«В конце концов, чем мне это грозит?» – подумал я, записывая на бланке номер одного из праздничных приказов относительно ангелов. Много было непонятных рубрик, к примеру: ИНФЕРНАЛИСТИКА, ЛОХАНОВОЖДЕНИЕ, ИНЦЕРЕБРАЦИЯ, ЛЕЙБГВАРДИСТИКА, ДЕКАРНАЦИЯ, но мне не хотелось даже в них рыться – каталог был непомерно велик; подпираемый маленькими деревянными колоннами, он возвышался до потолка, шелестел словно море, даже беглое ознакомление с ним заняло бы недели; доставаемые из ящичков зеленые, розовые и белые карточки постепенно затопляли меня, стекали, порхая, на пол, я откладывал по две, по три, наконец огляделся и, видя, что я все еще здесь один, как попало, не глядя, позасовывал их обратно в ящички.
Смутное подозрение закралось мне в душу: неужели беспорядок в каталоге возник оттого, что иногда и другие попадают сюда так же, как я? На столе с каталожными ящиками лежали сваленные грудой громадные черные тома энциклопедии. Я взял первый попавшийся. Что там было на карточке? ЛОХАНОВОЖДЕНИЕ? Я поискал на «Л». «ЛУКОВИЦА – разновидность многослойной операции». Нет, не то… «ЛОХАНОВОЖДЕНИЕ – эрзац-наука о плавании в лохани. См.: Псевдогнозия, а также: Науки Фиктивные и Камуфлирующие».
Я захлопнул том, другой том открылся на букве «А», в самом ее начале. В глаза бросилась колонка набранных жирным шрифтом статей, начинающихся на «Аг»: «АГЕНТ… АГЕНТУРАЛЬНЫЙ… АГЕНТУРНЫЙ…» – ниже помещалась большая статья «АГЕНТЫ И АГЕНТСТВА В ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗРЕЗЕ».
Рядом лежал третий том, открытый, с подчеркнутой красным карандашом статьей: «ГРЕХ ПЕРВОРОДНЫЙ – разделение мира на информацию и дезинформацию». «Что за энциклопедия такая?» – подумал я, толстыми ломтями переворачивая страницы, бегал по ним глазами, наталкиваясь на все новые определения: «ДЕКАРНАЦИЯ – истеление, растеление, также: вытеление (сравни: выселение), см.: АППАРАТЫ ИНВЕСТИГАЦИОННЫЕ». Я поискал эти аппараты и нашел целый их список, начинавшийся с перечисления каких-то странных устройств, таких, как четвертованна, головоломик, шкурник-кожемяка, мозгоправ, он же ИНЦЕРЕБРАТОР АБСОЛЮТНОЙ ИСТИНЫ; с пальцами, перепачканными в книжной пыли, я наконец отошел от стола; и рыться, и читать расхотелось, последние остатки любопытства иссякли – уйти, уйти как можно быстрее, к Эрмсу, Эрмс мне поможет, я скажу ему все! Я уже искал свою папку, но тут опять послышалось шарканье. Старик вернулся. Он посмотрел на меня с порога, забросив очки на самую лысину, с внимательным выражением, которое тотчас превратилось в заискивающую улыбку. Странно – лишь теперь я заметил, что он косоглаз. Когда он целил в меня одним глазом, другой подпрыгивал кверху, как будто эту часть лица охватывало набожное восхищение.
– Ну как, нашли?
