Сначала это занятие очень меня занимало. Я запирался в комнате и усаживался перед широким экраном, положив руки на клавиатуру, состоящую из нескольких рядов клавишей. Пройдясь пальцами по десятку-другому клавиш, я нажимал пуск, и вот в глубине экрана появлялся созданный мной образ. Но потрясло меня не первое его явление; потрясло то, что это создание было наделено определенной, хотя поначалу и незначительной самостоятельностью: оно двигалось, ходило, словно изучая пространство, в котором было замкнуто. Правда, в нем обычно обнаруживались серьезные изъяны – говоря языком художников, была нарушена гармония. И я одним прикосновением пальца к клавише стирал этот образ с экрана и приступал к новым попыткам.
Конечно, каждый начинающий художник, упражняясь, терпит много неудач, создавая неполноценные образы, но я в этом отношении побивал рекорды. Должен признаться, что мне даже во сне являлись целые толпы созданных мной существ, страшных, дышащих местью за неумелое оживление и грубое устранение из этого минутного бытия.
Видеопластика нисколько не отличается от различных форм искусства древности, и генетофор представляет собой как бы усовершенствованную палитру или перо; познав его устройство, начинающий творец уравнивается с писателями прошлых времен, овладевшими принципами правописания. Более удачным мне кажется, пожалуй, сравнение видеопластики с музыкой: видеопластик гармонизирует, согласовывает различные психические черты, как музыкант – звуки; у музыканта возникает мелодия, а у видеопластика появляется герой драмы. Наибольшее сходство, мне представляется, состоит в следующем: подобно тому, как композитор, оркеструющий симфоническую тему, прежде чем записать на нотной бумаге хотя бы один знак, заранее слышит в своем воображении общее звучание всех инструментов. Так и у видеопластика самая трудная, самая творческая часть работы происходит до того, как он нажмет на первую клавишу генетофора: он должен раньше создать героев в своем воображении, только тогда могут возникнуть образы, которые подчинятся его воле и судьбы которых будут волновать зрителей. Однако этому никто не может научить, если человек лишен таланта. А сама по себе сноровка в обращении с аппаратом годится единственно лишь для создания дергающихся манекенов и жутких, надуманных сценариев, что, собственно, и произошло со мной.
Многие лишь несколько лет спустя после начала занятий видео-пластикой понимают, насколько обманчив мираж творческого всесилия, которым их соблазнило это искусство, и какой огромной ложью становится оно, когда человек забывает о подлинных судьбах человечества ради мечты о воображаемых мирах. К счастью, отсутствие таланта у меня было столь явным, что я ни минуты не думал о том, чтобы серьезно заняться видеопластикой, и мои художественные опыты завершились тем, что я разобрал генетофор на части, чтобы ознакомиться с его устройством. Бедная бабушка, увидев плоды моих усилий, испытала горькое разочарование, на этот раз – последнее; теперь в семье не на кого уже было надеяться.
Обычно молодой человек, получив среднее образование, проводит по нескольку месяцев в различных свободно избираемых институтах и университетах, чтобы, общаясь с коллективами ученых, инженеров и техников, выявить свои симпатии и склонности. Окончив школу в семнадцать лет, я долго колебался, не зная, куда идти, пока не поступил в меорийский филиал Института планирования будущего. Здесь я впервые встретился с людьми, работавшими над проектами экспедиции за пределы Солнечной системы.
В те времена еще не существовала практическая возможность путешествий с такой огромной скоростью, которая позволила бы преодолеть расстояние от Земли до отдаленных звезд на протяжении одной человеческой жизни. Вы, наверное, помните ожесточенные дискуссии, которые велись в начале нашего века вокруг проектов строительства космических кораблей для полетов в глубь Галактики.
Поскольку путешествие должно было продлиться невероятно долго, предполагалось, что на космических кораблях наступит так называемая смена поколений, то есть цели могли достичь лишь внуки и даже правнуки людей, отправившихся с Земли. Это казалось в то время неизбежностью, продиктованной уровнем звездоплавательной техники. Но такое решение проблемы вызывало резкое и всеобщее неприятие. Было что-то унизительное и недостойное в животном прозябании людей, запертых на сотни лет в металлической скорлупке и брошенных в бесконечную пустоту. Помимо эмоционального неприятия, против такого положения восставал и разум.
«Какими, – размышляли одни участники споров, – будут люди, вынужденные десятки лет соприкасаться с пустотой? Сколь велика опасность духовных сдвигов, депрессий, изменения характера людей, превращения их в морально и умственно неполноценные существа? И сколь унизительна, по сути своей, роль подопытных насекомых, которая выпадет на долю так называемых промежуточных поколений, вынужденных провести всю жизнь, замкнутыми от рождения и до смерти, в ракете? И люди, живущие в таких условиях, чему научат, как воспитают они тех, кто в конце концов доберется до звезд?!»
«Все это верно, – отвечали им другие. – Трудности и опасности такого путешествия невообразимо велики. Однако лететь к звездам необходимо. После того как мы освоим Солнечную систему, хозяйственно обустроим сначала близкие, а потом, во второй половине третьего тысячелетия, и далекие планеты, вплоть до последней из них – Цербера и его спутников, – человечество должно осуществить следующий шаг вперед – прыжок через Океан Пустоты, отделяющий нас от ближайшего солнца другой системы. Можно на некоторое время отложить экспедицию, но она состоится, потому что должна состояться: если мы от нее откажемся, неизбежен застой, а через десяток-другой веков – и гибель земной цивилизации».
Открытие новых видов атомного горючего и методов высвобождения атомной энергии из любого вида материи сделало технически возможным полет со скоростью, близкой к скорости света, но вместе с тем поставило новый вопрос: может ли человек вообще, даже применяя любые средства предосторожности, передвигаться со скоростью ста или двухсот тысяч километров в секунду?
Оптимисты допускали, что эту задачу можно будет сравнительно легко решить в пространстве, удаленном на большое расстояние от полей тяготения планет, и при условии, что ракеты будут ускорять ход постепенно. Они напоминали, что уже многие века назад возникали теории, будто пределом биологических возможностей человека являются скорости сначала в 30, затем в 100, а впоследствии в 1000 километров в час. Из одного столетия в другое эта граница отодвигалась все дальше.
Более осторожные люди говорили, что при скоростях, приближающихся к скорости света, начнут действовать определенные последствия теории относительности, влияние которых на жизненные процессы совершенно неизвестно и может быть выявлено лишь на основе опыта.
Так возникли Институты скоростных полетов, разбросанные по всей Земле и другим планетам, и филиалы Института планирования будущего. Сотрудники этих институтов обнаружили таинственное явление, известное под названием «мерцание сознания»: человек, находящийся в ракете, скорость которой достигает ста семидесяти – ста восьмидесяти тысяч километров в секунду, испытывает особое помутнение сознания, при дальнейшем ускорении приводящее к обмороку, грозящему смертью. Скорость в 170 000 километров в секунду получила название «околосветового порога»; с такой именно скоростью должна лететь ракета, направляемая на ближайшую звезду.
