Я уделяю им время, отношусь к ним по-человечески, забочусь о том, чтоб им было хорошо, и они помнят об этом.
Вне зависимости от времени дня всякий раз, как я прохожу мимо клеток, каждый из них так или иначе выразит мне свое расположение.
Они перестают жевать, поднимают головы, пищат, повизгивают, чирикают, сучат лапками, свистят и даже поют, а стоит мне уйти – алле-оп! – и мое зверье возвращается к своей еде.
Кстати, всякий раз, когда кто-то из них нас покидает, я грущу. Даже если это маленькая беленькая мышка или какой-нибудь идиотский попугайчик и даже если покупатели симпатичные.
Это полностью вышибает меня из колеи, и я надолго замыкаюсь.
Самия говорит, что это потому, что мои родители далеко и я накапливаю в себе нехватку любви. Не знаю. По-моему, на самом деле я просто дура.
Ух. Как же холодно. Внутри. Снаружи. И в голове, и на улице. Пальцы как ледышки, на душе промозгло.
Именно в такие моменты мысль о подведении жизненных итогов особенно неудачна, и именно в такие моменты побороть ее невозможно.
Я одна. Живу в мерзкой студии. Она еще меньше, чем каморка для отдыха на работе. По воскресеньям я хожу в гости к сестре и играю с ее малышами, пока она помогает мужу заканчивать отделку их дома; в отпуск я никогда никуда не уезжаю, потому что мои любимые покупатели и некоторые жильцы моего дома оставляют своих животных на мое попечение. А еще на мне Ширли, маленький йорк консьержки. Все это служит прекрасным предлогом, чтобы не ездить в гости к дяде и тете, а кроме того, покрывает расходы на квартплату.
Все остальное время я вкалываю.
Иногда я хожу куда-нибудь с подружками и всякий раз попадаю в идиотские истории, одна хуже другой. На самом деле, когда я говорю «истории», это не совсем уместное слово, ну да ладно, и так все понятно.
Одна девица с работы доканывает меня, призывая искать любовь в интернете, но меня это совершенно не прикалывает.
Всякий раз, когда я что-либо заказывала, поверив фотографиям, результат меня разочаровывал. Люди совсем с ума посходили со своими компьютерами. Они всерьез во все это верят, хотя все это просто товар, выставленный на продажу в светящейся витрине.
Никто и не догадывается, что я могу быть такой. Что я из тех, кто мысленно в одиночку подводит жизненные итоги, разбирается в уместных и неуместных словах и даже имеет свою мнение об интернете.
В любом случае никто ничего не знает, так что…
Я вот еще несколько часов назад не знала даже, что посреди Парижа есть целых два острова. Только что, болтая на балконе, это обнаружила. В двадцать три года это печально.
Я быстро шагала к «Шатле», потому что боялась опоздать на свой поезд, а такси я себе позволить сейчас не могла, как вдруг:
– Принцесса! Принцесса! Не бегите так быстро! Вы потеряете ваш башмачок!
О нет…
Глазам своим не верю…
Снова этот агент Малдер…
Возможно, он что-то забыл у меня доспросить? Сколько стоит канарейка или прогулочный шар для хорька?
Он согнулся пополам и пытался отдышаться:
– По… Почему вы так… так быстро ушли? Вы… уф… вы не хотите выпить еще чего-нибудь напоследок?
Я объяснила ему, что не хочу упустить своего ЗЕВСа, и он рассмеялся, а потом предложил проводить меня на Олимп, и мне стало грустно.
Он был реально крут, и я прекрасно понимала, что долго не продержусь. Что, если я хочу продолжить игру, то придется соглашаться на постель. Да, я знала, что, за исключением моего зверья, мне больше нечего ему предложить, а все остальные мои козыри куда более банальны.
Я ничего не ответила.
Мы вместе сбежали вниз по лестнице, и там, поскольку у него не было билетика, я велела ему прижаться ко мне, чтобы пройти через турникет вдвоем.
Хе-хе… Сама себе сделала подарок и заулыбалась как Гарфилд.
На станции было пустынно, атмосфера стремноватая: у входа в туннель уже начала работу драгдилерская точка, вокруг лишь несколько гуляк весьма помятого вида да мертвые от усталости уборщицы.
Мы присели на последнюю свободную скамейку в самом конце перрона и стали ждать.
Старая как мир тишина.
Он молчал, не задавал больше вопросов, а я из страха, что у меня на лице написаны и вся моя непутевая школьная жизнь, и то, что я не получила никакого диплома, вела себя как геккон: не шевелилась, слившись с привычной мне средой.
Я читала рекламные слоганы, разглядывала собственные ноги и валявшиеся на полу обрывки газет, старалась подобрать отсутствующие слова и гадала: неужели он и впрямь собрался провожать меня до самого дома? Меня это чудовищно напрягало. Я была готова ехать хоть до Диснейленда через Орли, лишь бы только он не получил ни малейшего представления ни о моей жизни, ни о том месте, где я живу.
Ну а он рассматривал людей, и чувствовалось, что ему страшно хочется порасспросить их так же подробно, как меня.
Почем грамм? Откуда товар? И сколько вы навариваете? А если облава, что делаете? Убегаете по туннелю, да? А вы? Что отмечали? День рождения? Футбольный матч? И куда вы теперь? А ваши вещи от блевотины по-прежнему очищает ваша мама? Ну а вы, мадам? Убирались в офисе или в магазине? Тяжело? По крайней мере вам дают хорошие пылесосы? Вы из какой страны? А почему вам пришлось оттуда уехать? Сколько заплатили за выезд? Вы сожалеете? Да? Нет? Немного? А дети у вас есть? И кто сидит с вашими детьми, когда вы за полночь ждете поезд так далеко от Мали?
И все же через какое-то время, чтобы типа восстановить контакт, я не выдержала:
– Такое впечатление, что вы интересуетесь всеми подряд.
– Да, – пробормотал он, – это правда. Всеми… Действительно, всеми…
– Вы работаете в полиции?
– Нет.
– А чем вы занимаетесь?
– Я поэт.
О черт, вид у меня был дурацкий. Я даже не знала, что такая профессия все еще существует.
Он, судя по всему, это понял, поскольку добавил, повернувшись ко мне:
– Не верите?
– Верю, верю, просто… уф… э-э… Но это ведь не настоящая работа, чего уж там…
– Правда?
И он разом вдруг как-то погрустнел. Серое лицо, глаза брошенного спаниеля. Нет, правда, стало неприкольно, а мне не терпелось увидеть свою волшебную тыкву снова в форме.
– Возможно, вы правы, – сказал он совсем тихо, – возможно, это не работа. Но что тогда? Обманка, милость, честь? Мошенничество? Судьба? Или же удобный прием, чтобы заболтать красивую девицу, в жутком месте поджидающую молниеносного бога?
Блин. Возвращаемся в четвертое измерение.
Вот что случается, когда метишь выше собственной задницы – теряешь равновесие при первом же дуновении ветра.
