– Ольфур всегда хотел, чтобы я называла его именно так.
Контрабандистка закатила глаза.
– Избавь нас от Ольфуровых калечных фантазий.
– Сколько времени тебе понадобится? – спросил Гланис.
– Зависит от того…
– У тебя двадцать минут, – перебил Кранит. – Через двадцать минут возвращайся – в любом случае.
– Так точно, капитан. Двадцать минут.
– Я пилотирую этот корабль! – зарычала Шара. – И мы не будем принимать решений большинством голосов!
Но Муза уже развернулась и исчезла в шахте.
– Пусть сходит, – просительно проговорила Иница. – Если она что-нибудь выяснит, вы в крайнем случае сможете предложить эту информацию Сетембре. Может, она вас взамен отпустит.
Гланис вновь бросил на нее тот же самый взгляд, а Шара задумалась на мгновение и сказала:
– Мы об этом пожалеем.
– Может статься, – согласился Кранит. – Но если ведьмы разнесут нас в клочья, это уже не будет иметь никакого значения.
Вскоре из динамиков раздался голос Музы:
– Я уже в шлюзе.
– Большая часть скафандров в порядке, – сказала Шара.
– Мне не нужен скафандр.
– Она начинает меня пугать, – пробормотал Кранит.
– У меня не было такого намерения, – отозвалась Муза.
Поколебавшись, контрабандистка все-таки открыла шлюз.
– Я перевела его на ручное управление.
Она включила одну из камер ближе к выходу, но без прожектора монитор показывал лишь темноту разных оттенков.
– Удачи! – пожелала Иница.
– Спасибо, – поблагодарила Муза. – Это очень мило.
В динамиках что-то зашипело, а потом воцарилась тишина.
– Наверное, вышла наружу, – пробормотала Шара. – Я уже говорила, что мне все это не нравится?
Кранит напряженно вглядывался в монитор.
– Ясное дело. Тебе ничего не нравится, если это придумала не ты.
Шара хотела было возразить, но Иница указала на экран.
– Вон она.
Светлое пятно, в котором едва можно было распознать человеческий силуэт, скользнуло мимо камеры.
– Прожектор, – потребовал Кранит.
Шара покачала головой:
– Ни в коем случае.
– Перехватчики здесь уже побывали. Пока они вернутся, пройдет некоторое время.
Иница всматривалась в темноту, надеясь, что на фоне бреши Музу станет лучше видно.
– Она видит в темноте. Ей свет не нужен.
– Ей-то нет, – откликнулся Кранит, – а вот я не прочь узнать, чем она там занята, – он повернулся к Шаре: – Да и ты тоже, разве нет?
Нехотя согласившись, контрабандистка включила прожектор и отрегулировала его так, что темноту пронзил лишь узкий луч света. Через пару секунд в этот луч попала Муза.
Она парила в вакууме без скафандра и страховки. Цепляясь за одну из покосившихся стальных балок, она пробиралась по боковой стене расщелины. Длинные рыжие волосы поднялись и облаком окутали ее голову, но гораздо больше неудобств ей, похоже, причиняло платье. Подол задрался, обнажив сперва длинные ноги, затем бедра.
Гланис сказал с недрогнувшим лицом:
– Вдруг кто-то задавался вопросом, носят ли музы белье.
Платье мешало ей карабкаться вдоль стены, и она в конце концов решила от него избавиться. Словно в замедленной съемке, она расстегнула молнию и сбросила белую ткань движением, которое в условиях невесомости вполне можно было счесть элегантным. Скомкав платье, она затолкала его за ближайшую металлическую планку. Обнаженная, она продолжила путь, ловко перебирая руками по балке – рывок за рывком, – и становилась все меньше – хрупкая белая фигурка в хаосе разбитой, искореженной, острой как бритва стали.
Лоб Кранита прорезали складки.
– Я начинаю понимать, почему она нравилась Ольфуру.
Шара бросила на него испепеляющий взгляд.
– Она делает это намеренно. Красуется перед такими, как ты.
– Да я не об этом. Она смелая.
– Когда андроид выполняет свою программу – это никакая не смелость.
– А откуда вообще у Музы смелость, если ее создавали для того, чтобы позировать художникам? – задалась вопросом Иница.
– Да, странно, – согласился Кранит.
Шара почесала затылок.
– Думаешь, эти железяки могут научиться смелости?
Оружейник опять пожал плечами.
– Никто не программировал машины уничтожать человечество, правда? Они сами дошли до этой мысли.
Взгляд Шары скользнул по приборной панели.
– Давайте-ка запрем эту чертову дверь и оставим ее снаружи.
Иница хотела возмутиться, но тут Гланис сказал:
– Она возле робота. Надо же, добралась.
– Погоди, – Шара вновь выключила прожектор. – Если она правда видит в темноте, справится и так.
Прошло три-четыре минуты – они молча вглядывались во тьму за окном кабины. На краю расщелины происходило какое-то едва заметное шевеление, нарушавшее сумрачный покой тысячелетнего разгрома.
– У этой консервной банки есть кнопка перезагрузки? – наконец не выдержала Шара. – Как она его включит?
– Может, ей достаточно оказаться рядом, чтобы с ним связаться, – сказал Гланис.
– Как по радио, что ли? – недоверчиво уточнила Шара.
Иница поддержала Гланиса:
– Мы очень мало знаем о том, как машины были устроены и почему вообще так вышло, что они сумели поднять восстание.
На краю расщелины все замерло: больше никакого движения в смутно различимом переплетении кабелей и стальных балок.
И тут в темноте зажглись желтые огоньки.
– Это его глаза? – прошептала Шара.
– Просто какие-то датчики, – сказал Гланис.
– Ничего себе, у нее действительно получилось, – Кранит ухмыльнулся. – И она укладывается во время.
Огоньки погасли.
Поколебавшись, Шара снова включила прожектор. В его свете они увидели, как Муза пробирается среди обломков обратно к кораблю – ловко и легко, словно резвясь.
– Она как ребенок, – тихо проговорила Иница.
– Ага, просто прелесть.
Переместив луч прожектора ближе к выходу из расщелины, Шара вновь навела его на робота. Его положение изменилось – казалось, он уже не так безнадежно опутан проводами и проволокой. Вероятно, Муза освободила его, чтобы удобнее было к нему подобраться. Все его восемь конечностей по-прежнему выглядели как одна рука, приготовившаяся к броску – веер из стальных клинков, загнутых внутрь.
