– Спасибо, что согласились нас принять, – сказала Эрика, кладя сумку на пол и снимая пальто. Она взглянула на Питерсона. Его лицо, обращенное на Марксмэна, искажала жгучая ярость. Она тоже испытывала отвращение, но взглядом велела ему взять себя в руки и сосредоточиться. Повесив пальто на спинку стула, она села. Питерсон сел рядом.
– Чаю или кофе? – предложил Тревор. Глаза у него были ярко-синие и холодные; Эрика помнила их по первому снимку, который был сделан в августе девяностого года, когда его задержали для допроса. Казалось, они смотрят из глубины уродливой маски, что надевают на Хеллоуин.
– Мы будем кофе, – ответила Эрика.
– Джоэл, будь так любезен, – попросил Марксмэн. Говорил он с мучительной надсадой в голосе. Джоэл улыбнулся и скрылся за углом – там, очевидно, находилась кухня, предположила Эрика.
– Не знаю, как бы я обходился без Джоэла. У меня больное сердце. Два шага сделаю и отдыхаю.
– Значит, больше не рыскаете вокруг детских площадок. Или это он для вас делает? – спросил Питерсон.
– Мы знакомы с вашим досье, но пришли к вам поговорить не об этом, – вмешалась Эрика, бросив на Питерсона предостерегающий взгляд.
– Меня признали виновным только в одном преступлении… – заметил Марксмэн.
– Да. В похищении и изнасиловании маленькой девочки, – отчеканил Питерсон. – Вы накачали ее наркотиками.
– За это я отсидел семь лет и теперь каждый день сожалею о содеянном, – хрипло ответил Марксмэн. Он закашлялся, прикрывая безгубый рот красной когтистой лапой. Кивком показал на бокал с соломинкой, что стоял на подоконнике рядом с Питерсоном. Тот демонстративно откинулся на спинку стула, сложив на груди руки. Эрика встала, взяла бокал и поднесла его ко рту Марксмэна. Комнату огласили звуки всасывания жидкости через соломинку и затем бульканье пузырьков в опустевшем стакане.
– Спасибо, – поблагодарил он, откидываясь в кресле. – Голос и горло так и не восстановились после дыма. – Врач сказал, я как будто за один раз выкурил десять тысяч сигарет.
Эрика поставила бокал на место и села. Марксмэн взял салфетку, лежавшую сбоку в его кресле, и вытер лицо. Увидев, что Питерсон буравит его злым взглядом, он положил салфетку и поднял руки к груди. Затем медленно, пересиливая боль, расстегнул три пуговицы на рубашке, оголив обожженную грудь, на которой висело красивое серебряное распятие. Эрика обратила внимание, что у него нет сосков.
– Я вымаливал у Господа прощение. Вымаливал, и Он простил меня. Вы верите в прощение, детектив Питерсон?
– Я – инспектор полиции, – холодно ответил тот.
– Вы – инспектор полиции, но вы верите в прощение?
– Я верю в прощение, но считаю, что есть вещи, которые прощать нельзя.
– Очевидно, это вы о таких, как я.
– Именно. – Эрика взглядом велела Питерсону замолчать, но он продолжал: – Наш местный священник изнасиловал мою сестру, когда ей было шесть лет. Он пригрозил, что убьет ее, если она кому-нибудь расскажет.
Марксмэн задумчиво кивнул.
– Духовенство привлекает все самое лучшее и самое худшее. Он раскаялся?
– Раскаялся?
– Он молил о прощении…
– Мне известно, что это значит! – заорал Питерсон. – Раскаялся! Он изнасиловал мою сестру, когда она была ребенком. И этого не исправить словами и молитвами! – Марксмэн хотел что-то сказать, но Питерсона уже было не остановить. – Он умер своей смертью, по естественным причинам; перед судом он так и не предстал. А моя сестра… ей не посчастливилось умереть в мире и покое. Она покончила с собой…
– Питерсон, мы здесь, чтобы задать вопросы мистеру Марксмэну как свидетелю, – ровно произнесла Эрика. – Сядьте на место.
Перед встречей с Марксмэном она провела с ним беседу, просила сохранять хладнокровие. Тяжело дыша, Питерсон с ненавистью смотрел на Тревора Марксмэна. Тот, маленький и сгорбленный, утопал в кресле.
– Соболезную. – Его невозмутимость сводила с ума. Как и на фото Марксмэна, что видела Эрика, пересаженная кожа на его лице походила на маску, в глубине которой синели холодные глаза. Кожа над одним глазом сморщилась, и Эрика сообразила, что он вскинул отсутствующую бровь.
Питерсон вскочил на ноги, со стуком опрокинув стул и, прежде чем Эрика успела среагировать, схватил Марксмэна за грудки, подняв его с кресла. Тот, безвольно болтаясь в руках Питерсона, не выказывал страха.
– Как ее звали? – тихо спросил Марксмэн у самого лица Питерсона.
– Что?
– Вашу сестру? Как ее звали? – повторил Марксмэн с приводящим в бешенство спокойствием.
– Не смей спрашивать ее имя! – взревел Питерсон, с силой встряхнув Марксмэна. – НЕ. СМЕЙ. СПРАШИВАТЬ. КАК. ЕЕ. ЗОВУТ. ГРЕБАНЫЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ!
– Питерсон! Джеймс. Отпустите его! СЕЙЧАС ЖЕ! – приказала Эрика, хватая его за руки. Но он продолжал трясти Марксмэна.
– Вы поймите, мы же такие не по своей воле, – прохрипел Марксмэн. От тряски его голова болталась взад-вперед.
Джоэл, внезапно появившись рядом с Эрикой, мускулистой рукой обхватил Питерсона за торс.
– Отпусти его. Или я шею тебе сверну, – негромко пригрозил он.
– Мы – офицеры полиции. Прошу всех успокоиться, – сказала Эрика, встав так, чтобы смотреть Питерсону в лицо.
– Вы совершили нападение, я вправе защищаться, – заявил Джоэл.
– Никто ничего не предпринимает. Питерсон, прекратите, а вы – уберите от него руки, – распорядилась Эрика. С минуту длилась немая сцена, потом Питерсон выпустил из рук Марксмэна, и тот рухнул в кресло. Джоэл отпустил Питерсона, но стоял рядом, раздувая ноздри.
– Отойди! – рявкнул Питерсон.
– Ну уж нет, приятель, – отказался Джоэл.
– Питерсон. Уйдите, прошу вас. Я вам позвоню… УХОДИТЕ! – повысила голос Эрика.
Питерсон обвел всех сердитым взглядом и вышел. Мгновением позже дверь за ним захлопнулась.
Страсти улеглись. Джоэл шагнул к Марксмэну, застегнул на нем рубашку, помог ему удобнее устроиться в кресле, после чего Марксмэн жестом отослал его прочь.
– Прошу прощения за случившееся, – извинилась Эрика. – Я пришла сюда, чтобы расспросить вас как свидетеля, и ожидала, что к вам будет соответствующее отношение.
– Вы очень любезны, – кивнул он.
– Нет. Я выполняю свою работу… Я просмотрела ваши показания и протоколы допросов от августа девяностого года. Вы утверждали, что следили за Джессикой пятого и шестого августа и вели за ней наблюдение возле ее дома утром седьмого числа.
– Да.
– Зачем?
Марксмэн прерывисто вздохнул.
– Я был влюблен в нее… Я вижу, вы кривитесь. Но вы должны понять: я не в состоянии контролировать свои чувства. Меня воротит от собственных желаний, но я не в силах их контролировать. Она была прелестной девочкой. Впервые я увидел ее у газетного киоска в Хейзе, вскоре после того, как освободился из заключения. Она была с матерью. Это случилось, должно быть, в начале весны девяностого. Джессика была в голубом платьице, такой же лентой были завязаны сзади ее волосы. От волос исходило сияние. Она держала за руку младшего брата, щекотала его и смеялась. Ее смех. Он звучал как музыка. Я услышал, как ее мать, расплачиваясь за газету, назвала их домашний адрес. Ну и стал… следить за ними.
