Между тем Арлетт, не зная еще, что над ее головой сгущаются тучи, проводила в действие свой план: кокосовый крем в торте был сдобрен изрядной толикой снотворного. И — опять промахнулась, не учла, что жирный крем частично нейтрализует действие лекарства.
Если бы Клодин не отдала Томми свой крем, он бы очнулся довольно быстро. Так что в том, что ей было его потом не добудиться, виновата она сама.
Хотя с другой стороны, если бы она не отдала ему крем, а съела сама, то проспала бы как убитая до самого утра.
Имон должен был придти в полночь. Минут за десять до того Арлетт выскользнула из своей комнаты, прошлась по квартире — все тихо… Вышла в холл, включила свет — Брук не шевельнулся.
Но когда она присела к нему на кровать, чтобы убедиться, что он крепко спит, он вдруг проснулся. По словам Арлетт, потянулся к ней, попытался обнять — в ответ она что есть силы огрела его по голове бутылкой от кулинарного бренди, которую предусмотрительно прихватила с собой.
После чего впустила в квартиру Имона.
Увы, таланты свои он несколько преувеличил: если сейф Лебо ему удалось открыть за какой-нибудь час, то с сейфом Томми он провозился добрых полтора часа, но успеха не достиг.
И в этот момент появилась Клодин…
— И что теперь будет?
— В каком смысле?
— Ну… с Арлетт, с Имоном.
— Контрразведка тут уже ни при чем, ими занимается полиция. Допрашивают, уточняют подробности. Насколько я знаю, Арлетт все валит на Имона. Через какое-то время будет суд.
На первый взгляд картина складывалась вполне правдоподобная: матерый уголовник втянул славную девочку в свои махинации. Но Клодин хорошо помнила и горящие злобой глаза Арлетт, и ее полупрезрительный окрик: «Что ты за мямля, Имон!»
— Я на суде скажу все, что видела.
— Да, — кивнул Томми, — но… — обоим им было ясно, какое впечатление на судью и присяжных произведет невинный ангелочек, с потупленными глазами сидящий на скамье подсудимых.
— Мне их жалко, — чуть помедлив, сказала Клодин.
— Ее-то почему?
— Понимаешь… слишком много в ней злости и зависти. Даже если она откроет когда-нибудь свое кафе, ей все равно всегда будет чего-то не хватать — того, что есть у других. Злые счастливыми не бывают.
— Но готовит она, конечно… — вздохнув, сказал Томми.
Почему-то это прозвучало похоже на эпитафию.
Через пару месяцев Клодин решила испечь шоколадный торт. Делала все точно по рецепту, но так вкусно, как у Арлетт, у нее все равно не вышло.
Часть вторая
МАЛЕНЬКИЕ ЖЕНСКИЕ ТАЙНЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Из дневника Клодин Конвей: «С трудоголиком надо или разводиться, или жить. Третьего — то есть перевоспитать его — увы, не дано…»
Эта причудливая и запутанная, местами трагическая, а порой смахивающая на фарс история, связавшая воедино судьбы очень разных и, казалось бы, совершенно чужих друг другу людей, для некоторых из них началась задолго до того, как Клодин Бейкер, она же топ-модель Клаудина, встретила своего будущего мужа Томми Конвея.
Но для самой Клодин она началась в тот день, когда Томми, придя в девять вечера с работы (это вместо положенных шести часов!), обрисовался в дверях детской и вместо приветствия спросил:
— Эй! Ты не хотела бы поехать со мной на месяц-полтора в Штаты?
К тому времени Клодин не хотела уже ничего, кроме одного — поскорее выпутать из цепких пальчиков Даффи пленку от видеокассеты. При этом Даффи — он же Джон Дэффид Конвей — заливисто хохотал, выкручивался из рук и пинал ножкой выдранную из видеокассеты катушку.
Мельком бросив взгляд на Томми, Клодин заметила расплывшуюся по его лицу умиленную улыбку — похоже, ее отчаянные усилия казались ему семейной идиллией. Но вот (наконец-то сообразил!), оторвавшись от косяка, он шагнул вперед и быстро поцеловал ее в висок, после чего перехватил Даффи за бока и приподнял:
— Давай, действуй, я держу!
Теперь распутать пленку ничто не мешало. Не прошло и двух минут, как Клодин с обломками видеокассеты уже шла на кухню, а Томми, приговаривая: «А кто это у нас такой хулиган?.. А у кого здесь лапки цепкие и глазки умненькие?..» остался мыть и укладывать сынишку.
У кого здесь лапки цепкие? Известно у кого…
Джон Дэффид Конвей, по словам друзей и родственников, взял от обоих родителей все самое лучшее: от папы — крепкое сложение и веселые голубые глаза, от мамы — вьющиеся золотистые волосы и ангельски-правильные черты лица. Но уж кто-кто, а Клодин хорошо знала, что помимо голубых глаз Даффи унаследовал от своего отца мгновенную реакцию, почти обезьянью цепкость и стремительность.
Она несколько раз видела, как Томми дрался — движения его рук и ног были настолько быстрыми, что глаз с трудом их улавливал. Неожиданные броски в сторону, обманные финты, заканчивающиеся резким разворотом и ударом с той стороны, с которой противник не ждал…
С такой же быстротой двигался и Даффи. Стоило отвлечься на миг, и он уже стремительно и ловко хватал какую-то совершенно не положенную ему вещь — будильник, вилку, пульт от телевизора или отцовский бумажник; если успевали заметить и отобрать — мгновенно переключался на другую «цель». И добро бы он просто утаскивал свою добычу — нет, он стремился в рекордные сроки разобрать ее на как можно большее количество деталей, как это было сегодня с видеокассетой.
А вчера с пластиковой бутылкой с кетчупом (когда залитый с ног до головы ярко-красным соусом ребенок предстал перед Клодин, с ней чуть инфаркт не случился)…
А позавчера утром — с ключами от машины Томми (Даффи с легкостью опытного карманника вытащил их из отцовского пиджака, когда доверчивый папа, уходя на работу, нагнулся поцеловать сынишку)…
А в воскресенье… ох, лучше даже не вспоминать!..
На кухню Томми пришел через полчаса. Клодин услышала его шаги еще из коридора.
Подошел сзади, обнял, зарылся лицом в волосы — теплый, пахнущий детским шампунем; похоже, ребенка он искупал самым простым способом: залез вместе с ним в душ.
— Ну, еще раз привет!
— Спит? — не оборачиваясь, спросила Клодин. Показалось — или и впрямь от него слегка попахивает пивом?
— Спи-ит! — протянул Томми. — А куда он денется?! — включил стоявший на полке динамик аудиомонитора — оттуда донеслось ровное и размеренное дыхание сынишки; спросил сочувственно: — Как он до кассеты-то добрался?
— Утащил толкушку для пюре — я подумала, что уж ее-то не разберешь, и вообще вещь безопасная. Пошла в ванную… буквально на пять минут, а он пока этой толкушкой взломал шкафчик в холле, — почувствовала, что вроде как оправдывается, от этого настроение испортилось еще больше.
