Кровь появлялась каждый месяц. Луиза узнавала ее запах. Мириам была не в состоянии скрыть от нее эту кровь, которая означала смерть очередного ребенка.
* * *
На смену эйфории пришла депрессия. Луизе казалось, что мир сжался, уплотнился и всем своим непомерным грузом повис у нее на плечах. Поль и Мириам закрывали у нее перед носом дверь, которую ей хотелось вышибить. Она мечтала об одном: войти в их мир, найти в нем свое место, пристроиться там, вырыть себе норку, обрести уютный уголок. Порой она чувствовала себя готовой постоять за свой клочок земли, но потом ее порыв угасал и она отдавалась во власть печали и стыда, не понимая, как она вообще могла поверить в нечто подобное.
В четверг вечером, около восьми часов, Луиза вернулась к себе. В коридоре ее поджидал домовладелец. Он стоял в коридоре, под перегоревшей лампочкой.
– А, вот и вы!
Бертран Ализар чуть ли не набросился на нее. Он сунул свой мобильный телефон прямо ей в лицо, и ей пришлось закрыть глаза руками.
– Я вас ждал. Я приходил к вам несколько раз, и вечером, и днем. Но вас никогда не бывает дома.
Он говорил сладеньким голоском, грудью придвигаясь к Луизе, как будто хотел притиснуться к ней, взять за руку и начать шептать ей что-то в ушко. Он смотрел на нее своими гноящимися, лишенными ресниц глазами, которые протер, сняв висевшие на шнурке очки.
Она открыла дверь квартиры и впустила его. На Бертране Ализаре были слишком широкие бежевые брюки, и, взглянув на него сзади, Луиза заметила, что на поясе у него не хватает двух петель, отчего ремень сполз с талии и штаны провисли в заднице. Он походил на сутулого хилого старика, укравшего одежду у великана. Все в нем казалось безобидным – и плешивая голова, и дряблые щеки в веснушках, и трясущиеся плечи – все, кроме огромных сухих рук с толстыми, как окаменелости, ногтями; это были руки мясника, и он постоянно потирал их, согреваясь.
Он вошел в квартиру молча, продвигаясь шаг за шагом, словно попал сюда впервые. Осмотрел стены, провел пальцем по идеально чистым плинтусам. Он все ощупал своими заскорузлыми пальцами, погладил спинку дивана, провел ладонью по кухонному столу. Квартира производила впечатление пустой, нежилой. Ему хотелось сделать Луизе пару замечаний: мало того что вечно запаздываете с оплатой, так еще и свинарник тут развели. Но квартира пребывала в том же точно состоянии, какой была в тот день, когда он показывал ее Луизе.
Он стоял, опираясь рукой о спинку стула, и смотрел на Луизу. Он смотрел на нее своими желтыми подслеповатыми глазами, которые не собирался опускать. Он ждал, что она скажет. Ждал, что сейчас она полезет в сумку за деньгами, которые ему задолжала. Ждал, что она сделает первый шаг, извинится, что не отвечала на его письма и сообщения. Но Луиза молчала. Она стояла спиной к входной двери, похожая на пугливую собачонку, готовую каждого, кому взбредет в голову ее погладить, больно укусить.
– Вы, я вижу, уже начали собирать вещи. Что ж, прекрасно. – Ализар ткнул толстым пальцем в коробки в прихожей. – Новый жилец заселится через месяц.
Он сделал несколько шагов и приоткрыл створку душевой кабины. Фаянсовый поддон провалился вниз – доски пола под ним совсем прогнили.
– Это что еще такое?!
Хозяин присел на корточки, что-то бормоча. Он снял пиджак, положил его на пол и нацепил очки. Луиза стояла сзади.
Ализар обернулся и громко повторил:
– Что это такое, я вас спрашиваю? Луиза вздрогнула.
– Не знаю. Это случилось несколько дней назад. Кабина старая.
– Ничего подобного! Я сам ее устанавливал. Вам повезло! Раньше жильцы мылись в общем душе в коридоре. Я один оборудовал все удобства в квартире.
– Но она провалилась.
– Из-за небрежного обращения, ясное дело. Надеюсь, вы не думаете, что я буду делать ремонт за свой счет из-за того, что вы сломали душевую кабину?
Луиза смотрела на него в упор. Месье Ализар понятия не имел, что означает этот твердый взгляд и это гробовое молчание.
– Почему вы мне не позвонили? Сколько дней вы с этим живете? – Он снова присел на корточки, лоб у него покрылся испариной.
Луиза не сказала ему, что для нее эта квартира – временное пристанище, чужой угол, где она зализывает раны. А живет она совсем в другом месте. Каждый день она принимала душ в квартире Массе. Она раздевалась в их спальне, аккуратно складывая свою одежду на их супружеском ложе. Потом, обнаженная, она шествовала через гостиную в ванную. Шла мимо Адама, который сидел на полу. Она смотрела на лопочущего что-то свое ребенка и знала, что он не выдаст ее тайну. Он никому не расскажет, какое у нее тело – белое, как у статуи, с перламутровыми грудями, видевшими слишком мало солнца.
Дверь в ванную она не закрывала, чтобы видеть мальчика. Пускала воду и долго-долго стояла под горячей струей. Обычно она не спешила одеваться. Погружала пальцы в баночки с кремом, которых у Мириам десятки, и намазывала себе икры, ягодицы, руки. Она выходила из ванны босиком, завернувшись в белое полотенце. Это полотенце она тщательно прятала в шкафу под стопкой других. Это было ее личное полотенце.
* * *
– Значит, вы обнаружили поломку и даже не попытались починить душ? Вы что, предпочитаете жить, как цыганка?
Эту квартирку в пригороде он не продавал из чисто сентиментальных соображений. Сидя перед душевой кабиной, Ализар старательно изображал негодование: нарочито громко вздыхал, прикладывал руку ко лбу. Потрогав кончиками пальцев черную слизь между досками, он сокрушенно покачал головой с таким видом, будто он один был способен оценить размер катастрофы. Наконец он озвучил примерную стоимость ремонта:
– Это обойдется в восемьсот евро.
Как минимум. Призвав на помощь все свои познания в области сантехники, он пошел сыпать специальными словечками. По его словам, на ремонт понадобится не меньше двух недель. Ему надо было произвести впечатление на эту белобрысую пигалицу, которая как воды в рот набрала.
«Пусть простится со своим залогом», – подумал он. В самом начале он настоял, чтобы она внесла плату за два месяца в качестве гарантии. «Грустно сознавать, – сказал он тогда, – но в наше время никому нельзя верить». Сколько он сдавал жилье, месье Ализар никогда не возвращал арендаторам залог. Он всегда находил к чему придраться: вот тут вы поломали, тут испачкали, тут поцарапали…
Ализар всегда отличался деловой хваткой. Он тридцать лет проработал дальнобойщиком – водил фуры между Францией и Польшей. Спал в машине, питался кое-как, не поддавался никаким соблазнам. Он обманывал работодателей и охрану труда, соглашался на любые переработки, а утешением ему служила арифметика: он подсчитывал, сколько денег сэкономил на том и на этом, и гордился собой, готовым на такие жертвы ради будущего благополучия.
Год за годом он методично скупал квартиры-студии в пригороде, делал в них ремонт, а потом сдавал по заоблачным ценам людям, попавшим в безвыходное положение. В конце каждого месяца он совершал обход своих владений, собирая положенный оброк. Обычно он просто просовывал голову в приоткрытую дверь, но иногда заходил внутрь, чтобы «хоть одним глазком взглянуть на обстановку» и «удостовериться, что все в порядке». Он задавал жильцам нескромные вопросы, на которые те сквозь зубы отвечали, молясь про себя, чтобы он поскорее убрался и перестал шастать по их кухне, суя нос в каждый шкафчик. Но избавиться от него было не так легко. В конце концов ему предлагали выпить, он соглашался и долго сидел над стаканом, жалуясь на боли в спине – «тридцать лет за баранкой, это вам не шутки». Ему хотелось поболтать.
