Часам к шести вечера в парк начинали стекаться компании молодежи. Няни их узнавали. Это были ребята с улицы Дюнкерк и Северного вокзала. Они устраивали драки, мочились в клумбы и задирали прохожих. Видя их приближение, няни в панике хватали свои лежащие на скамейках пальто, стряхивали песок с детских лопаток, вешали сумки на ручку коляски и спешили вон из парка.
Возле решетки ворот они расставались. Одни направлялись к Монмартру или Нотр-Дам-де-Лоретт, другие, в том числе Луиза и Лидия, шли к Большим бульварам. Они шагали рядом. Луиза держала Милу и Адама за руки. Когда тротуар слишком сужался, Луиза пропускала Лидию, толкавшую коляску со спящим младенцем, вперед.
– Вчера разговаривала с одной беременной женщиной. В августе она ждет близнецов, – сказала Лидия.
Они хорошо знали, что некоторые особенно предусмотрительные и ответственные мамаши заглядывали в парк в поисках будущей няни – так когда-то парижане ходили в доки, если надо было нанять грузчика, или в рабочие кварталы, если требовалась служанка. Мамаши бродили между скамейками, разглядывали нянек, внимательно наблюдали: с каким лицом ребенок подбегает к своей няньке, как та вытирает ему нос – грубо или ласково, утешает, если он упал, или нет. Иногда они задавали разные вопросы. Вели расследование.
– Она живет на улице Мартир, рожает в конце августа. Ищет няню. Вот я и подумала о тебе, – заключила Лидия.
Луиза подняла на нее свои кукольные глазищи. Голос Лидии звучал для нее словно издалека, отдаваясь в голове гулким эхом, но смысл ее слов от нее ускользал, они сливались в неразличимый плотный шум. Она наклонилась, взяла Адама на руки и поймала Милу за подмышку. Лидия повторила сказанное громче, решив, что Луиза ее не расслышала, целиком поглощенная детьми.
– Так что ты думаешь? Дать ей твой номер телефона?
Луиза не ответила. Она сорвалась с места и резко рванула вперед. Свернув у Лидии прямо перед носом, она даже не заметила, что перевернула коляску, и внезапно разбуженный ребенок заплакал.
– Ты что, рехнулась? – крикнула Лидия. Из коляски выпала сумка с покупками, пакеты и свертки шлепнулись прямо в грязную лужу. Но Луиза была уже далеко. Лидию обступила небольшая толпа. Прохожие протягивали ей подобранные мандарины, кто-то отнес в мусорный бак промокший багет. Все волновались за ребенка, который, к счастью, не пострадал.
Впоследствии Лидия будет снова и снова рассказывать об этом невероятном происшествии, в конце убежденно добавляя:
– Нет, это вышло не случайно. Она нарочно опрокинула коляску. Нарочно!
* * *
Мысли о будущем младенце стали у Луизы наваждением. Она ни о чем больше не могла думать. Ребенок, которого она была готова полюбить до безумия, решил бы все ее проблемы. Стоит ему появиться, и эти мегеры в парке тут же заткнутся, а страшный домовладелец от нее отвяжется. Ребенок гарантирует Луизе место в его королевстве. Она внушила себе, что у Поля и Мириам просто нет времени заняться собой. Что главное препятствие к рождению еще одного ребенка – это Мила и Адам. Из-за них родителям не удается побыть вдвоем. Их изводят детские капризы. Адам, просыпаясь по ночам, прерывает их близость. Не будь этих маленьких тиранов, постоянно требующих к себе внимания, Поль и Мириам не бездельничали бы и наконец сделали Луизе ребенка. Она мечтала об этом ребенке с фанатичной яростью, ослепленная своей одержимостью. Она желала его, как никогда ничего не желала прежде, желала до дурноты, и была готова придушить, спалить, уничтожить любого, кто помешает ей осуществить это желание.
Однажды вечером Луиза ждала Мириам с особенным нетерпением. Не успела та открыть дверь, Луиза прямо-таки бросилась на нее. Глаза у нее сияли. За руку она держала Милу, и вид у нее был решительный и сосредоточенный. Казалось, еще чуть-чуть, и она с радостным воплем пустится в пляс. Она предвкушала этот момент целый день. Она разработала идеальный, на ее взгляд, план; оставалось убедить Мириам.
– Я хочу повести детей на ужин в ресторан. А вы сможете спокойно поужинать дома с мужем.
Мириам бросила сумку в кресло. Луиза проследила за ней глазами и приблизилась почти вплотную, так, что до Мириам доносилось ее дыхание, мешая ей сообразить, что к чему. В ту минуту Луиза напоминала маленькую девочку, в нетерпеливом возбуждении притаптывающую на месте и без слов, одним взглядом вопрошающую: «Можно, можно?»
– Право, не знаю. Мы же не договаривались. Как-нибудь в другой раз.
Мириам сняла пиджак и направилась в спальню, но ее удержала Мила. Сообщница няни появилась на сцене, чтобы произнести медовым голоском:
– Мамочка, ну пожалуйста! Мы хотим пойти с Луизой в ресторан!
В конце концов Мириам сдалась. Она потянулась к сумке за деньгами, но Луиза ее остановила:
– Не надо, прошу вас. Сегодня я их угощаю.
В кармане у Луизы лежала купюра, которую она время от времени поглаживала кончиками пальцев. Они отправились в ресторан. Она заранее выбрала это скромное бистро, в основном посещаемое студентами, любителями пива за три евро. Но в тот вечер зал был почти пуст. Хозяин, китаец, сидел за стойкой, освещенной неоновыми огнями. На нем была красная рубашка с ярким рисунком. Он разговаривал с женщиной, которая не спеша потягивала пиво. На ее толстых щиколотках виднелись закатанные носки. На террасе курили двое мужчин.
Луиза втолкнула Милу внутрь. В зале отчетливо воняло застарелым табачным дымом, жирным рагу и потом, отчего девочку замутило. Она была разочарована. Сев за стол, она оглядела пустой зал, грязные полки с бутылками кетчупа и горчицы. Она представляла себе все это совсем по-другому. Думала, что увидит красивых женщин и влюбленные парочки, что вокруг будет праздничный шум и музыка. Вместо этого она очутилась за замызганным столом и должна пялиться в экран телевизора над стойкой.
Луиза усадила Адама себе на колени и сказала, что не хочет есть.
– Вам я сама закажу, ладно? – Не дав Миле и рта раскрыть в ответ, она заказала сосиски с картошкой фри. – Одну порцию на двоих, – уточнила она.
Китаец что-то пробормотал и забрал у нее меню. Себе Луиза заказала бокал вина, которое пила мелкими глоточками. Она пыталась втянуть Милу в беспечный разговор. С собой она принесла бумагу и карандаши, но Мила не хотела рисовать. У нее пропал аппетит, и она едва притронулась к еде. Адама снова усадили в коляску, и он тер глазки кулачками.
Луиза переводила взгляд с окна на часы, а с улицы – на хозяина, вернувшегося за стойку. Она грызла ногти и улыбалась, но потом как будто уходила в себя и смотрела вокруг невидящим взором. Ей хотелось чем-то занять руки и целиком сконцентрировать ум на одной-единственной мысли, занимавшей все ее существо, но она чувствовала себя разбитой, как разлетевшийся на мелкие осколки стакан; на душе у нее кошки скребли. Она снова и снова проводила ладонью по столу, словно сметая невидимые крошки или полируя его холодную поверхность. В мозгу вспыхивали смутные, ничем между собой не связанные образы, все быстрее сменявшие один другой, – какая-то мешанина воспоминаний и сожалений, знакомых лиц и несбывшихся надежд. Химический запах во дворе больницы, куда ее выпускали погулять. Смех Стефани, звонкий и приглушенный одновременно, похожий на хохот гиены. Забытые детские лица, нежные волосики, ласкаемые кончиками пальцев, известковый вкус найденной на дне сумки черствой слойки с яблоками, которую она все равно съела. Она слышала голос Бертрана Ализара, его лживый голос, к которому примешивались голоса других людей, отдававших ей приказы, делившихся с ней советами, велевших ей сделать то или это, даже тихий голос женщины – судебного исполнителя, которую – Луиза до сих пор помнила – звали Изабель.
