– На что смотрит? На то, что отец, наконец, осознал, что он должен заботиться о ней? На то, что ей с ним интереснее, приятнее и комфортнее, чем с тобой? На то, что я пытаюсь вырастить из дочери человека, а не манекен бездушный? На что она смотрит?
Мария застыла в изумлении. Ее размытый силуэт в лунном свете некоторое время оставался недвижимым. Затем она медленно отползла к краю кровати, встала с нее, указала на дверь и процедила сквозь зубы:
– Пошел вон!
– Твою мать… Какая чушь!
– Именно! Чушь в тысячной степени! Проваливай!
– Да одумайся ты! Дура! Посмотри на меня! Я люблю вас с Юлькой! Я жить без вас не могу! Тебе нужна опора? Столп нужен? Да эти чувства – это лучшая опора для любой семьи! Пойми ты, наконец! Я за вас обеих издохнуть готов без размышлений! Тебе мужик нужен? Брутальный? Уверенный в себе? Так дай ему почувствовать себя мужиком! Нужным! Любимым! Не из-за должности, не из-за статуса! Просто нужным! Таким, какой он есть! И этот мужик для тебя горы свернет!
– Посмотри на себя, Николай. Ты жалок. Жалок и убог, – на этот раз голос ее был контрастно спокойным, – Если в тебе еще осталась хоть капля достоинства, ты завтра же пойдешь к психиатру и пройдешь курс лечения. И, будь добр, не заставляй меня принимать в этом участия. Избавь от хлопот.
Она развернулась и вышла из спальни. Больше той ночью я с ней не разговаривал. Последняя надежда на то, что у меня получится пробудить в ней забытые чувства, растворилась с первыми лучами восходящего солнца.
Я уже привык к тому, что эта женщина стала для меня чужим человеком. А если быть более точным, эта женщина никогда для меня своей и не была. Моя жена, моя Маша, погибла в автокатастрофе в ноябре две тысячи восьмого. Сейчас же со мной жила ее точная копия. Ее сестра-близнец, если хотите.
Маша умерла. Вместо нее теперь была Мария. Но дочери удалось выжить. Удалось чудом спастись. И когда я говорю «чудом», то не имею ввиду метафору. Это было именно чудо. Потому что как-то иначе объяснить то, что произошло, не могу. И единственной причиной, по которой я до сих пор не ушел из дому, была именно она – Юлька.
Глава 27. В долг
Утром разбудил телефонный звонок. Звонили из милиции. Я это понял еще до того, как звонивший следователь об этом сообщил. Тон, которым он поздоровался, сложно спутать с каким-либо другим официальным тоном. Это была манера разговаривать, присущая исключительно представителям силовых структур.
– Здравствуйте. Могу я поговорить с Семеновым Николаем Евгеньевичем?
– Да, слушаю вас.
– Это из милиции вас беспокоят. Вам следует явиться в Московский райотдел для дачи показаний по уголовному делу об убийстве гражданина Готлиба Карла Генриховича. Были с ним знакомы?
У меня внутри все похолодело. Еще бы мне его не знать! Он убил мою мать! Да и сам погиб с моей легкой подачи. Не знаю, убил бы я его или нет, если бы он сам тогда не поскользнулся на мокром кафеле, но вышло так, как вышло. Главврач мертв. И утверждать с уверенностью, что я в его смерти не виновен, с полной уверенностью не могу. Зато звонивший уж точно был уверен в том, что смерть Карла Генриховича не что иное, как убийство.
– Алло! Николай Евгеньевич! Вы меня слышите?
– Да, да… Я просто пытаюсь вспомнить кто такой этот… Как вы сказали?
– Готлиб Карл Генрихович. Главврач хосписа на Гагарина, в котором содержалась ваша мать. Вам следует явиться для дачи показаний сегодня в восемнадцать тридцать. Неявка будет расценена, как отказ давать показания и препятствование следствию. Если нужна справка для работодателя, мы ее вам выпишем. Она будет являться уважительной причиной для пропуска рабочего дня.
– Не нужно. Я безработный. Простите, а в качестве кого меня вызывают?
– Что значит в качестве кого?
– Ну, не знаю… Как свидетеля или как обвиняемого? Для чего вообще вызываете?
– Семенов, вас вызывают для дачи показаний по уголовному делу об убийстве. В качестве гражданина страны, который в день совершенного преступления имел контакты с пострадавшим. А обвиняемый вы или не обвиняемый мы сами разберемся. Вы главное явитесь в отделение и тут, на месте уже все узнаете.
– Я понял.
– Тогда записывайте адрес.
Он продиктовал координаты, еще раз напомнил о времени визита и повесил трубку. Я убрал телефон от уха, посмотрел на экран и с ужасом заметил, как сильно дрожат руки. Кровь пульсировала в висках. Уровень волнения просто зашкаливал.
Я сделал глубокий вдох, прикрыл веки и попытался успокоиться. В конце концов, меня вызвали для дачи показаний. Это еще не значит, что уголовное дело возбуждено в отношении меня. Если так, то доказательств моей вины у них пока нет. Скорее всего, дело возбудили по факту гибели главврача. Естественно, в бассейне были свидетели. И они ясно видели, что старик от кого-то убегал. Видел ли кто-то из них меня? Не знаю. Вполне возможно. Если так, то дела совсем хреновые. Но если судить по тому, что в милицию меня вызвали не по повестке, а по телефону, то остается надежда, что со мной хотят поговорить, как с человеком, который просто общался с потерпевшим перед смертью. Иначе приехали бы сами и доставили, куда положено, в наручниках.
Как только я подумал о наручниках, руки снова начали трястись. Этого мне только не хватало! Сесть в тюрьму на десяток лет! За это время Юлька вырастет. Всеми моими планами и надеждами можно будет подтереться, как старой газетой. Все, ради чего терплю, одним росчерком судьи может превратиться в пыль.
Хотел я его убивать или не хотел – дело третье. То, что он начал удирать, как шальной – не моя вина. Это было его собственным решением. Его личным выбором. Догадался старый гестаповец, какой у его собеседника «диагноз». Не просто так он бросался намеками в кабинете. В итоге, сам же себя и угробил. А жертвовать теперь единственной ценностью, которая у меня еще осталось в этой жизни, из-за ошибки убийцы моей матери, я уж точно не намерен.
Вышел в гостиную и принялся рыться в поисках семейных сбережений. Год назад мы с Машей сделали ремонт в квартире, истратив на него почти все имеющиеся деньги. Но пара тысяч долларов все же имелась среди старых детских вещей, хранящихся на верхних полках вещевого шкафа. Вернее, она должна была иметься. Я выбросил на пол и перебрал все, что там лежало, но денег так и не нашел. Видимо Мария, небезосновательно опасавшаяся, что я могу выкрасть дочь, перепрятала сбережения в более укромное место. Или вообще забрала с собой. Скорее всего, так оно и было.
Часы показывали девять утра. До визита в милицию оставался целый день. Мне нужно было срочно найти достаточную сумму, чтобы мы с Юлькой могли позволить себе бежать.
Набрал Леху. Тот долго не отвечал. В ожидании ответа, я, как медведь в зоопарке, вышагивал по комнате от стены к стене. Наконец послышался щелчок и сонный голос сказал:
– Алло.
