Первый тайм закончился с ничейным результатом. Пятнадцать минут перерыва превратились в настоящую пытку. Если бы я курил, я бы, наверное, выкурил не меньше пачки за это время.
Следующие сорок пять минут показались бесконечно долгими. Киевляне забили на сорок восьмой и семидесятой минутах. С каждым забитым голом мои кулаки и зубы сжимались все сильнее. На восемьдесят девятой – смотрел матч стоя, нервно разгрызая нижнюю губу до крови. Для выигрыша не хватало одного гола в пользу «Динамо»! Девяностая минута. Арбитр добавляет еще три. Девяносто первая. Я отвернулся от экрана и с тоской посмотрел на вошедшую в комнату Юльку. Она улыбалась. Непослушные кудряшки торчали в разные стороны, делая ее похожей на одуванчик.
– Пап, расскажи сказку.
«Гол, – без особой радости в голосе произнес голос футбольного комментатора, – „Спартак“ отквитал еще один мяч, но это уже вряд ли спасет команду от домашнего поражения. Счет матча три – два. Три пропущенных гола на своем поле ставит подопечных Черчесова в весьма затруднительное положение перед ответным матчем в Киеве. До конца встречи остается одна минута…».
Я обреченно посмотрел на экран телевизора. По ядовито-зеленому газону к центру поля бежал форвард «Спартака». В руках он держал мяч, только что вытащенный из ворот киевского «Динамо». Мяч, подаривший москвичам сомнительную надежду на победу, и отобравший последнюю надежду на дальнейшую жизнь у меня.
Отчаянье? Хлесткое слово, емкое. Но даже при всей своей емкости оно не может выразить полноты тех чувств, которое испытываешь, проигрывая надежду.
«Два-Три». Теперь уже не имело значения, сколько голов забьют те или другие. Кто именно из игроков забьет и сколько голов. Кто из команд выиграет, а кто проиграет. Для меня игра окончилась именно тогда, когда мяч, от ноги форварда «Спартака» во второй раз за матч пересек линию ворот киевлян. Моя ставка сгорела. Я проиграл. И в этот момент я вполне ясно осознал, что призрачная надежда на нормальную жизнь рухнула. А самым гадким было то, что отвечать за мой промах придется не только мне, но и Юльке.
– Идем, золотко. Идем…
Я поднялся с кресла, подошел к дочери и провел ладонью по ее кудряшкам. Вполне вероятно, что это был последний вечер, который я проведу вместе с ней. От этой мысли в груди заныло.
– А ты телевизор не будешь выключать?
Я кивнул и на ватных ногах вернулся к креслу. Взял в руку пульт, направил его на телевизор и хотел уже нажать на красную кнопку, но в последний момент обратил внимание на то, что происходит на поле.
Спустя несколько секунд после того, как мяч от ноги московского форварда влетел в сетку ворот, главный арбитр отменил решение о забитом голе, сославшись на данные бокового судьи. Оффсайд! Вне игры! Счет на табло сохранялся прежний! «Один-Три»! Я, как подкошенный, снова плюхнулся в кресло. Ладони вспотели мгновенно. Сердце стало колотиться так сильно, что я физически ощущал, его биение всей грудью.
Девяносто вторая минута. После отмены забитого гола, вратарь выбивает мяч далеко за центральную линию. Динамовцы уходят в стремительную контратаку. Игроки «Спартака», находившиеся почти всей командой на половине поля соперника, провожают взглядом набирающих скорость киевлян. Милевский выходит один на один с вратарем, на полном ходу подбрасывает мяч высоко вверх, и тот, описывая дугу, плавно ложится прямо по центру ворот! Гол! Го-о-ол!!! «Один-четыре»! Звучит финальный свисток! Арбитр жестом сигнализирует об окончании матча! Комментаторы ликуют! На экране – радостные улыбки игроков в бело-синей форме, недовольные лица московских болельщиков, табло со счетом «1–4». Победа!
Я около минуты просидел в кресле, не меняя позы и чувствуя, как горячая кровь теплом разливается по всему телу. Сидел и просто не верил своей удаче. Я выиграл… Я выиграл. Я выиграл!
Хотелось кричать, но ком, подкативший к горлу, не позволял выплеснуть эмоции. Юлька подошла ко мне и осторожно заглянула прямо в лицо.
– Папа, ты расскажешь сказку?
– Конечно, солнышко, – растягиваясь в улыбке, прошептал я, а затем вскочил с кресла и, подбрасывая хохочущую дочку к потолку, закричал, – Конечно! Три сказки! Пять! Десять сказок! Сегодня у нас с тобой сказочный вечер!
– Ура-а-а! Десять сказок! – кричала Юлька, – А это много?
Глава 29. Шоу
Из мощных динамиков, размещенных по периметру просторного, темного помещения, доносится равномерное тиканье часов. Оно эхом отражается от стен, многократно усиливая и без того громкий звук. Я стою посередине зала, освещенный ярким лучом прожектора. Он бьет с потолка вертикально вниз. Напротив меня, в таком же луче, стоит Маша. Из-за того, что свет ярок, мне не видно, что творится вокруг. Кажется, что здесь находимся только я и она. Но мы оба прекрасно знаем, что в этот момент за нами следят несколько сотен жадных до зрелищ глаз и десяток телекамер.
Тиканье часов постепенно стихает и ему на смену приходит не менее равномерный, но менее звонкий звук биения сердца. Он стремительно ускоряется, нагнетая напряжение, и в момент, когда пульс доходит до критической точки, в глаза ударяет яркий свет десятков прожекторов, расположенных по периметру студии, грохочет гром.
Толпа зрителей тут же взрывается бурей оваций. Я озираюсь по сторонам, смотрю на их лица и вижу, что все они поразительно похожи друг на друга. Они хлопают, визжат от восторга. Те, кто смотрит на меня, тычут в меня пальцами и смеются.
Я смотрю на Машу, на ее лицо, будто сделанное из воска. Оно не выражает никаких эмоций. Маша пристально смотрит мне в глаза. На ней строгий брючный костюм. Каждая его складка отутюжена до хруста, а высокий ворот белоснежной блузы достает до самого подбородка. Из-за этого голова ее не совсем естественно задрана вверх, но Машу это, похоже, нисколько не тревожит. Напротив, эта поза придает ей какую-то пренебрежительную надменность.
Я опускаю взгляд и осматриваю себя. На мне – только старые спортивные штаны с оттянутыми коленками, которые и дома-то носить стыдно. Из обуви – домашние шлепанцы, а выше пояса я и вовсе голый. Зал некоторое время ликует, но с появлением ведущего буря оваций идет на убыль и совсем скоро стихает вовсе. Свет прожекторов постепенно гаснет. Спустя несколько секунд, мы снова оказываемся в темноте, освещаемые лишь вертикальными прожекторами. Только, на этот раз, третий прожектор светит на ведущего.
Смотрю на него. Ведущим оказывается Карл Генрихович, но меня это нисколько не удивляет. Он улыбается, поочередно переводя взгляд то на меня, то на Машу. Из динамиков снова раздается размеренное биение сердца. Внезапно ведущий делает глубокий вдох, вскидывает вверх руку и провозглашает:
– Дамы и господа! Я объявляю финальный тур!
Биение сердца заглушает короткая музыкальная заставка и ликование зрителей. Когда все стихает, Карл Генрихович выходит в центр зала. Его походка легкая, непринужденная и, в то же время, грациозная. Он в очередной раз коротко окидывает взглядом нас с Машей и говорит:
