Я не стал никак реагировать на ее слова. Просто сидел и смотрел в одну точку. Как какой-нибудь Вася Конарев, только без улыбки. Она встала, медленно прошла к выходу и демонстративно хлопнула дверью. Помои с моей головы стекали еще очень долго.
Глава 39. Экстаз Регеций
Очнулся я только тогда, когда почувствовал, что кто-то сильно трясет меня за плечи. Вернувшись в реальность, увидел перед собой Лехину физиономию.
– Ты че это, Колян? Тебе херово, что ли? Эй! Сосед! Слышь?
– Нормально, – сказал я хриплым голосом, а потом прокашлялся и повторил, – Нормально.
– Да вижу! Что случилось-то? От борща пучит, что ли? Капуста, она такая! Эй! Не пропадай! Ау! Вернись нахер обратно! – он похлопал меня по лицу.
– Да говорю же – порядок.
Для убедительности я встал на ноги.
– Слышь, ты меня извини, конечно, но, по-моему, Регеций с тобой диагнозом ошиблась. Ты, по ходу, реально шиз конкретный.
– Ко мне Татьяна приходила.
Он восхищенно промычал.
– И че?
– Ты прав был насчет практикантов.
– Это она тебе сказала?
– Сказала – это мягко сказано. Херами обложила и обгадила с ног до головы. У меня в голове не укладывается, как можно было все это камуфлировать под СПС?
– На то они и психиатры, старик, – задумчиво пробубнил Леха, – Ты еще и половины не видел из того, что тебя ждет. Сломают тебя. Теперь точно вижу, что сломают. Уже надломили. А жаль. Хороший ты мужик. Правильный. Жалко будет, если так…
Я хотел бы возразить, но знал, что он прав. Если такие… Если то, что случилось с Татьяной (или Тамарой) – это и есть та самая экспериментальная психиатрия, то долго я продержаться не смогу. Да и времени лишнего не было. Там, за этими идеально выкрашенными стенами, меня ждала дочь. Я был уверен, что она скучает по папе. Возможно, даже сильнее, чем я по ней. Она вынуждена каждый день видеть равнодушное лицо своей матери, которая хочет от нее только одного – чтобы дочь поскорее выросла и взяла на себя ответственность за поддержку ее в старости.
– Мне нужно бежать, Леха. Сегодня.
– Ну, началось, – тяжело вздохнул сосед.
– У меня выбора нет. Нужно дочь спасать.
– А что с ней?
– Долго объяснять. Скоро прогулка. Нужна будет твоя помощь.
Он смотрел на меня и долго думал. Затем почесал нос и сказал:
– Ладно. Только если вернут обратно, я тебя сам нахер повешу, чтобы проблем лишних больше не иметь. Усек? Задрали меня все эти страсти ванильные. Устал я.
– Усек.
– Давай. Я пока к себе. Как будешь готов – свисти.
– Добро.
Он ушел. До прогулки оставалось двадцать минут. Я потратил их на то, чтобы побриться и одеться потеплее. Так и подмывало устроить на прощание какую-нибудь пакость, но я подавил в себе мальчишеские стремления, подумав, что это может послужить лишним риском для побега. К тому же, какую пакость я мог совершить, не имея в запасе ни времени, ни возможностей? В конце концов, мой побег уже будет немалой пакостью. А если удастся, то потом можно будет и все темные делишки Регеций раскрыть, которыми она промышляла во вверенном ей учреждении.
Я постучал в дверь к Лехе. Он сразу ее открыл. Видимо, стоял рядом и ждал. Я сделал вывод, что сосед нервничает, хотя по его внешнему виду этого было совсем не заметно.
– Веди себя естественно, – тихо сказал он, – После того, как Танька с тобой побазарила, за тобой по-любому наблюдать будут, как за американским шпионом. Если кто-нибудь хоть что-то заподозрит, тебе п…здец. А замечать тут умеют лучше, чем самые американские из всех американских шпионов. Поэтому лучше отключись от тех мыслей, которые взрывают мозг и думай о чем-нибудь приятном. Об остальном я подумаю за тебя. Когда скажу «беги» – не думай ни секунды. Просто срывайся и лети, как будто за тобой десяток питбулей гонится. Сделаешь все правильно – будешь жить. Нет – даже не расстроюсь. Насрать мне на слабаков. Все. Вали.
– Подожди, – сказал я, – А где ты жил до того, как сюда попал?
– Нахера тебе?
– Долго объяснять.
– Ну, тогда не твое собачье дело.
Я хотел было рассказать, но Леха пнул меня в плечо, и мы пошли к выходу.
На рецепции снова толпились в ожидании люди. Ждать пришлось не долго. Аглая и ее козырная улыбка появились почти через минуту.
– Здравствуйте, мои дорогие! – сильно переигрывая, воскликнула Регеций, – Какие сегодня все замечательные! Вы посмотрите на эти лица! Они же просто искрятся радостью! Видимо, сегодняшний обед был и в самом деле вкусным. Не знаю, как вам, а я просто в восторге от новых пирожных! Правда, Юлия?
Лицо девушки, к которой обращалась Аглая, было полной противоположностью того, что изображала из себя психиатр. Бледное, хмурое, уставшее. Под глазами – черные круги. Ее худые руки дрожали. Но когда она отвечала, ее губы растянулись в подобии улыбки.
– Да, – чуть слышно промямлила Юлия, – Очень вкусные.
– Ну, что? – бодро спросила Регеций, – Все в сад? Открывайте!
Она посмеялась своей же жизнерадостности и, поглаживая по спинам пациентов, вышла наружу. Мы с Лехой последовали за ней. Едва оказались на улице, в глаза ударил яркий солнечный свет. Я зажмурился. Пока глаза привыкали, Регеций подошла ко мне и взяла под руку.
– Как ваши дела, Николай? – заботливым тоном поинтересовалась она, – Вы уже поговорили с Татьяной?
– Да. Поговорил, – я старался говорить как можно спокойнее, хотя ей и так было ясно, что я чувствую.
– Замечательно! – нараспев сказала она, – Уверена, теперь у вас нет сомнений насчет моей искренности с вами.
– Да уж, какие тут могут быть сомнения? Татьяна, вернее Тамара, была очень убедительной.
– О! Она вам даже имя свое назвала!? Браво, Николай! Видимо вы таки тронули ее каменное сердце. Я уж думала, что такую неприступную скалу ничем не проймешь. Вы и вправду необычный гость! Ну, хоть в вас я не ошиблась. Это не может не радовать.
– Судя по вашей ослепительной улыбке, радости вам не занимать. Вы, видимо, всегда радуетесь. Непрерывно, так сказать.
Она громко захохотала.
– Ой, рассмешили, Николай. Спасибо. Давно так не смеялась.
Мы медленно брели в направлении площадки для прогулок, и я чувствовал, как дрожу от ярости. Регеций, будто щупальцами, впилась в мой локоть. Безусловно, она чувствовала эту дрожь и, конечно же, пребывала в полнейшем экстазе от происходящего.
Только сейчас я вспомнил о Лехе. Оглянулся по сторонам и понял, что его нигде нет. Постепенно ярость сменилась недоумением. На миг я даже подумал, что он, как и Татьяна, меня предал. Но я ошибался.
