Его не интересовали выступления артистов, сменяющих друг друга, он больше не прикасался к напиткам и угощениям. Вертелся на своем месте, переплетал ноги так и эдак, а потом наклонялся через стол и спрашивал:
— Может быть, хватит, Ксюшенька? Поехали домой.
— Ну, Давид, — тянула она капризно. — Мы так редко бываем в обществе. Смотри, сейчас Майоров и Элен будут танцевать танго? Разве тебе не хочется посмотреть?
По правде говоря, танец не доставил Ксюше удовольствия — ни эстетического, ни какого-либо другого. Не потому, что пара танцевала плохо, совсем даже наоборот. Проследив за тем, как Майоров галантно проводил партнершу на место, она перевела недовольный взгляд на мужа:
— У тебя в животе бурчит, Давид. Нужно принять что-нибудь.
— Наверное. — Он через силу улыбнулся.
Ксюша невольно подумала, что в гробу у него будет очень похожее лицо: осунувшееся, восковое, с запавшими внутрь губами. Ей стало жутко. Впервые за долгое время она вспомнила о разнице в возрасте. Никакого сомнения в том, что она переживет Давида. Значит, будут похороны, а может быть, и возня с полупарализованным старческим телом, или приступы маразма, или еще какая-нибудь гадость.
Думая об этом, Ксюша отыскала взглядом Егора Майорова. Актер как раз встал, чтобы поприветствовать окруживших его дамочек. Молодой, красивый. Со свежей, животворящей спермой. Ксюша могла бы родить от него, и тогда бы ее тоска по дочери угасла. Жаль, что Давид уже в таком преклонном возрасте. Состояние, статус, власть — это здорово, но они не добавят ему молодости. Секс с ним чем-то напоминает дежурный поход к дантисту или гинекологу. Полезно, стерильно, но вместо удовольствия — пшик.
— Ух ты… — пробормотал Давид, схватившись за живот.
К нему тут же подскочил охранник, спрашивая, не случилось ли чего. До ушей Ксюши донеслись новые желудочные переливы, потом подозрительный треск и, кажется, неприятный запах.
Она так резко откинулась на спинку стула, что едва не опрокинулась вместе с ним.
— Давид, вызвать врача? — спросила она тревожно.
Уже не бледный и не зеленоватый, а серый, он помотал головой:
— Не обращай внимания. Ребята сейчас отвезут меня домой, а ты оставайся, веселись. Не хочу портить тебе… — Он охнул и махнул рукой. — Сиди, Ксюша. Я сам.
Двое охранников помогли ему встать и повели к воротам. Леонид, заметивший, что отец уходит, бросил гостей и погнался за ним. Вернувшись пару минут спустя, он успокоил Ксюшу:
— Расстройство желудка. Очень вовремя началось.
— Ты издеваешься? — спросила она.
— Ни в коей мере. — Леонид клятвенно приложил ладонь к сердцу. — Просто, если бы папин желудок взбунтовался по возвращении домой, то он решил бы, что это у меня его накормили какой-то гадостью.
— Он на ризотто налегал, — сказала Ксюша.
— Его любимое блюдо.
— Да, я знаю.
— Не мог же он отравиться так быстро, — сказал Леонид. — Кроме того, мы с Егором тоже по хорошей порции навернули и, как видишь, живы-здоровы.
— Он сегодня в ресторане обедал, — вспомнила Ксюша. — Деловая встреча.
— Не завидую я владельцу ресторана.
— Да, если твой отец зол, то спасайся, кто может.
— Но нам с тобой всё прощается.
— Почему?
— Потому что мы единственные люди на земле, которых он любит, — пояснил Леонид, вставая и выискивая кого-то в толпе. — Егор! — позвал он, махая рукой. — Егор, иди к нам!
— Зачем? Не надо! — всполошилась Ксюша, обмирая, как в юности, когда внезапно сталкивалась с предметом своей любви. — Я не хочу ни с кем общаться.
— Глупости. Это же тот самый артист, который бесплатно согласился выступить, когда узнал, что на празднике будешь ты. Видела, как он танцевал? Красавчик, а?
Ксюшин ответ был заглушен бравурной музыкой, грянувшей из динамиков. Бикфорд поднялся на сцену и объявил в микрофон, что даст еще один маленький концерт в честь юбиляра.
— Только где он? — Певец приложил ладонь ко лбу, обводя взглядом лужайку с гостями. — Куда подевался мой лучший друг? Леня, отзовись! А то петь не буду.
— Добавки требует, — пояснил Леонид. — Пойду. А то ведь действительно не запоет, пока не заплачу. Ох и хитрозадый народ… — Он приобнял приблизившегося Майорова и почти насильно усадил его на освободившееся место отца. — Так, не скромничай, не скромничай. Моя мачеха тоже тебе симпатизирует, иначе не краснела бы, как девица на выданье.
Оставив Ксюшу с глазу на глаз с актером, он поспешил к сцене.
3
Третьим номером в репертуаре Бикфорда была баллада.
— Меня всегда манила вдаль… — негромко запел он под аккомпанемент двух гитаристов, сидящих по обе стороны от него на высоких табуретах с подставками для ног.
Меня всегда манила вдаль
Моя мечта хрустальная.
Мне ни к чему у ворожей
Судьбу свою пытать.
Я жму на газ, топлю педаль —
Дорога идеальная,
Ни миражей, ни виражей,
О чём ещё мечтать?
Вот только тормозят нас те,
Что сами еле ползают, —
Не те, кто впереди давно,
Им ведь на нас плевать.
Я ж не хочу плестись в хвосте,
Нетерпеливо ёрзаю.
Я знаю, мне судьбой дано
Всех нынче обогнать.
Бикфорд подгадал с балладой. Она избавляла Ксюшу от необходимости заводить разговор с Майоровым. Можно было просто сидеть и слушать. Очень удобно.
Иду по встречной полосе,
Набрав разгон уверенно.
Я собран весь сейчас вдвойне:
Просчёт — и сразу в гроб!
Но те, что справа, скорость все
Прибавили намеренно
И, путь назад отрезав мне,
Выводят МАЗу в лоб.
Я знал: прервётся мой разбег
Не плавным торможеньем,
Но думалось поспеть туда,
Куда глядят глаза,
Но чтоб вот так закончить век —
Беспомощным скольжением…
Ведь я, не знаю сам когда,
Нажал на тормоза.
Тут к гитаристам подключились басист и клавишник, на ходу поймав ритм электронного ударника. Все четверо выполнили модуляцию, отыграли несколько тактов, а потом взяли еще выше, после чего Бикфорд закричал в микрофон, порой срываясь на фальцет:
И повлекло — теперь держись!
Вся жизнь слилась в мгновение.
Лишь юзом остаётся мне
Вертеться так и сяк.
Нелепая, шальная жизнь
За миг до столкновения,
Когда не по своей вине
Всё наперекосяк.
И обмираю сердцем я,
И чувства закорочены.
Смотрю лишь завороженно
На вспышки встречных фар…
И вдруг меня инерция
Швыряет на обочину.
Трагедия отложена,
Разыгран глупый фарс.
— Круто, — оценил Майоров, оттопыривая нижнюю губу. — Шнурок дал жару. Давно так не выкладывался.
