– Потише, пожалуйста, уже поздно.
– У тебя сейчас кто-то есть? – спросил Гестес, усаживаясь за стол.
– Тяжелый мальчик, – вздохнула женщина и скрылась в кухонном закутке.
Алида различила знакомые ароматы снадобий, примешивающиеся к запахам еды. Она опустилась на скамейку и сложила руки на коленках, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, чтобы ее снова не уличили в связи с альюдами. Неизвестно, как Лэцнэ относится к альюдам и тем смертным, которые заключают с ними сделки. Алида уже решила, что не станет задерживаться здесь. Только переночует, может, попросит каких-нибудь трав и пойдет своей дорогой. Надо бы разузнать, как добраться до городского лазарета… Быть может, Ричмольд там.
Лэцнэ вышла с кухни с подносом, уставленным дымящимися мисками. Пахло так аппетитно, что у Алиды заурчало в животе. В тарелках оказалась кукурузная крупа с овощами и кусочками томленой курицы. Несколько минут все молчали, слишком занятые пищей.
– Как мальчики? – спросила Лэцнэ.
– Ничего, – осторожно произнесла Шантия, поглядывая на Гожо и Лоло, которые сосредоточенно стучали ложками по мискам. – Они… Пока не знают.
– И не нужно, – едва слышно выдохнула хозяйка.
– А что в городе? Почему стало так тихо? – поинтересовался Гестес, отставляя в сторону пустую тарелку.
– Неспокойно, – вздохнула Лэцнэ. – Старики, право, сходят с ума. Ищут кого-то. Постоянно. Забирают молодых, всех без разбора. А за теми, кто старше, следят. Знаешь, Гест, на что это похоже? На охоту на ведьм, вот на что.
– Тетю Сиану тоже за это… – начал Фес, но Шантия грозно шикнула, и он замолчал.
– Хорошо, что вы приехали, – сказала Лэцнэ, унося пустые тарелки. – Одной боязно. От каждого шороха вздрагиваю: вдруг придут за мной или за мальчиком. Хотя и не знает никто, что у меня больной.
Алида задумалась. Интересно, осталось ли в королевстве хоть одно безопасное место? Сколько будет продолжаться все это? И кто тревожит городских жителей: Вольфзунд или Магистры?
– Не беспокойся, сестра. – Гестес поднялся и приобнял Лэцнэ за плечи. – Лекарям никогда не мешали. Ты делаешь доброе дело.
– Да только сейчас всех лекарей винят в ведьмовстве, – покачала головой хозяйка. – Особенно нашего племени.
Гожо, Лоло и Фес побрели в одну из комнат, видимо, они всегда ночевали там, когда гостили у Лэцнэ. Гестес расстелил одеяло прямо на обеденной скамье, Шантия понесла свои вещи в каморку за кухней. Алида тихо сидела, изредка сморкаясь и раздумывая, будет ей удобнее на полу или на двух стульях, составленных рядом. Она и не заметила, как пожилая женщина подошла к ней и тронула за плечо.
– Как твое имя, девочка?
– Алида, – шмыгнув носом, сказала она.
– Вот что, Алида, – произнесла Лэцнэ. – В моем доме каждый получает помощь. И так будет до тех пор, пока я жива. Будешь жить в комнате для больных. Там, правда, уже лежит один бедолага, но он тебя не тронет, не бойся. Не может и пальцем пошевелить.
Алида кивнула, не поднимая на лекаршу глаз.
– Вот и славно. Пойдем, я покажу твою кровать и дам тебе снадобий против жара.
Хозяйка скрылась за занавеской, прошла через небольшой коридор, Алида следовала за ней. Лэцнэ свернула направо и открыла дверь довольно просторной комнаты. Оттуда пахнуло горьким травяным запахом, но не так, как пахло в их с бабушкой домике, а как-то безнадежно и печально. Алида подавила вдох, когда душный воздух окутал ее.
В комнате стояло четыре неширокие кровати, однако Лэцнэ не стала укладывать своих родственников сюда, да те и не просились. Алида робко вошла внутрь. На кровати, стоящей ближе всего к окну, кто-то лежал, укрытый лоскутным одеялом. В полумраке комнаты Алида не смогла разглядеть своего соседа, но ей и не хотелось. В том, насколько слабо, почти незаметно вздымалось одеяло на груди у больного, было что-то жуткое, не предвещающее ничего хорошего.
– Постель свежая, на ней еще никто не спал, – сказала Лэцнэ вполголоса, чтобы не будить больного, и указала на кровать. Алида присела на ее краешек.
– Здесь есть небольшая ванная комната. Сейчас я согрею воды, а пока выпей противопростудного чаю.
Лекарша протянула Алиде чашку с душистым отваром, а сама скрылась за узкой дверью. Чай оказался горьким и противным на вкус, но она, морщась, все-таки выпила его без остатка.
В маленькой комнатке действительно оказалась самая настоящая ванна из чугуна, а на крючке Алиду поджидали чистая ночная рубашка и простое, но крепкое льняное платье. С наслаждением искупавшись, она набросила рубашку, вычесала волосы и шмыгнула в постель, до подбородка натягивая мягкое одеяло.
«А все не так уж и плохо», – подумала Алида и неожиданно чихнула. Получилось слишком громко, и гостья забеспокоилась, что могла кого-нибудь ненароком разбудить.
Так и вышло. Больной на соседней кровати сдавленно застонал, но не пошевелился. «Позвать Лэцнэ или нет? – думала Алида. – Может, ему нужна помощь? А если хозяйка уже спит?»
Алида решила сама проверить больного. Все-таки она – ученица травницы и наверняка сможет помочь, если тому нужно оказать какую-то срочную помощь. Судя по запахам, эта комната была набита травами, как кукурузный початок – зернышками. Алида встала с кровати и подошла к соседней койке.
Луна робко заглянула в окно, бледная и измученная. Серебристый свет мягко залил комнату, и Алида, тихонько подкравшись, заглянула в лицо больному.
Ей пришлось прижать ладони ко рту, чтобы не закричать и не заплакать. В бледном, осунувшемся и изможденном юноше она узнала Ричмольда.
– Ричик, это правда ты? – зашептала она, нащупывая под одеялом руку друга. Ей во что бы то ни стало захотелось дотронуться до него, ощутить тепло его кожи, дабы убедиться, что он настоящий и, самое главное, живой.
Рука Ричмольда была сухой и горячей, как нагретый на солнце камень. Алида вцепилась в нее, как тонущий котенок, изо всех сил желая поверить, что это не сон.
Живой. Правда живой. Алида горячо взмолилась Первому Волшебнику, благодаря его за то, что послал ей встречу с родственниками Лэцнэ. Юная травница нащупала какую-то доску, которая лежала между Ричмольдом и матрасом. От доски тянулись завязки, фиксирующие его в горизонтальном положении.
– Что же с тобой, милый? Тебе очень больно? Ты спишь или…
Алида поцеловала его лоб, чтобы понять, есть ли температура. Он был таким же горячим, как и рука. Она почувствовала на губах привкус соли, и поняла, что по щекам ее катятся крупные слезы. Она и сама не знала, от чего плачет: от радости, облегчения или жалости к другу.
С сухих, потрескавшихся губ Ричмольда снова сорвался тихий стон, будто ему снилось что-то не слишком приятное. Алида прижалась губами к острой скуле парня. Если бы он не лежал, привязанный к доске, она бы задушила его в объятиях.
– Кемара… – вдруг прошептал Ричмольд, и это имя отчетливо прозвучало в тягучей ночной тишине.
