На дворе глухая ночь и леденящий холод. Его небольшой отряд стоит в еловом лесочке, и в любой момент можно ожидать внезапного нападения летучего отряда противника. Что бы вы сделали в таком случае? Я бы точно избавился от груза, гори он синим пламенем! Освободившись от фургонов, можно было усесться на высвободившихся лошадей и обрести столь необходимую в критической ситуации свободу манёвра. Так что всю длинную ноябрьскую ночь солдаты охраны обоза занимались сокрытием своего груза. Они не только выкопали две глубокие ямы, но и в целях маскировки оформили их наподобие одиночных могил. Поскольку фургоны стояли вдоль просёлка, то и таскать поклажу в глубь прибрежного леса им было совершенно ни к чему. В лесу было темно и страшно и запросто можно было пострадать от острых ветвей. Так что вполне естественно, что вместилища для церковных ценностей откапывали поблизости, действительно в трёх шагах от телег. Вот, собственно, и вся история про французского капитана и его якобы бесследно исчезнувший обоз.
Но чем же закончились поиски, предпринятые в 1831 году? Наверняка читателям будет интересно узнать и об этом. Документ, венчающий розыски, к счастью, сохранился и нам доступен.
«Его Сиятельству Генералу от инфантерии, Сенатору, Генерал-губернатору и Кавалеру Князю Николаю Николаевичу Хованскому.
На предписание Вашего Сиятельства от 27 мая и 28-го сего августа из коих при первом изволили препроводить ко мне копию записки дочери Майора Овцына девицы Елисаветы Андреевой о зарытом будто бы в земле неподалёку от Смоленска имущества в золоте и серебре состоящем, имею честь донести, что во исполнение ВЫСОЧАЙШЕЙ воли в тех предписаниях изображённой, дабы удостовериться в истине того показания, я лично, по приметам в записке девицы Овцыной изъяснённым, отправлялся в некоторые селения для разыскания, но упомянутого золота и серебра зарытого будто бы в земле, не найдено.
Гражданский губернатор
2 сентября 1831 г.»
Нам осталось ответить лишь на один вопрос: почему же не были найдены довольно массивные и объёмные церковные ценности? Всё же, даже если предположить, что каждый фургон перевозил хотя бы по 200 кг поклажи, то и в этом случае речь идёт о двух с половиной тоннах драгоценностей. Конечно, могло случиться так, что две одинокие могилки вблизи безымянной речушки были раскопаны сразу после Отечественной войны досужими крестьянами. Однако такой вариант развития событий крайне маловероятен. Начать с того, что вся местность, вдоль которой двигалась Великая армия, обезлюдела до такой степени, что какое-то население начало возвращаться туда только года через три. И возвратившимся было вовсе не до каких-либо раскопок. Нужно было отстраивать сожжённые постройки, распахивать заросшие бурьяном поля, растить детей. За эти годы «могилки» однозначно сровнялись с землёй, заросли придорожной травой и совершенно слились с окружающей природой.
А поиски гражданского губернатора Смоленской губернии окончились провалом только потому, что он просто не знал, где именно следует искать сокровища. Ведь если бы знал, то так бы в своей докладной записке и написал. Мол, проводил поиски и раскопки вблизи села Михновки, у моста через речку такую-то, но ничего там не отыскал. Вот если бы я прочитал такой отчёт, то был бы в полной уверенности в том, что искали именно то и именно там. Но в данный момент у меня подобной уверенности нет совершенно. Естественно, зачем же копаться в «нескольких селениях», если ценности закопаны лишь у одного?
Впрочем, в настоящее время проверить правильность всех наших рассуждений всё равно невозможно. В советское время на месте маленькой мельничной плотины построили большую, и теперь воды обширного водохранилища надёжно скрывают от любопытных глаз место захоронения так и не найденного клада капитана Лавилета.
В заключение можно озаботиться ещё одним вопросом. Не ошибаюсь ли я сам, давая столь однозначный ответ по поводу местоположения исчезнувшего обоза? Конечно, и я могу ошибаться, поскольку от ошибок вообще никто не застрахован. Поэтому буду очень признателен тем читателям, которые укажут более подходящее место упокоения вывезенного из Москвы церковного серебра.
***
4 ноября
«Ночью шёл снег, и утром дороги превратились в глинистую грязь. Лошади вязли в грязи, обозы останавливались и загораживали дорогу. На мостах повозки сбрасывали в воду. Наполеон оставался весь день в барском имении Славково (Жашково). Получив донесения от маршалов о происшествиях, случившихся накануне под Вязьмой, император приказал полкам “молодой” гвардии в полдень выступить скорым маршем в Дорогобуж. В Париж были направлены 4 курьера, вместе с ними был отправлен и Винценгероде с жандармами.
В Смоленск были отправлены офицеры для квартирного расписания войск. Вечером пошёл густой снег густыми хлопьями. Расположение войск на тот момент было следующим. Наполеон и “старая” гвардия стояли в Жашково и Славково. В лесу на берегу замёрзшего озера, недалеко от имения Жашково расположился на ночлег штаб 1-го корпуса Даву. Корпус маршала Нея был в арьергарде в селе Семлево».
Судьба якобы спрятанных то ли у Семлево, то ли у Славково обозов с московскими трофеями Наполеона Бонапарта вот уже почти два столетия волнует всех, кому дорога и интересна история России. Эти так называемые сокровища московских и кремлёвских церквей, монастырей и старинных соборов имели весьма значительную материальную ценность. Говоря современным языком — это был (и есть) уникальный антиквариат, стоимость которого в настоящее время измеряется многими миллионами долларов или евро, как хотите. Только в одном Кремлёвском арсенале хранились тысячи предметов воинских атрибутов, и их свозили туда сотни лет. То есть самому «молодому» предмету среди них было не менее 200 лет! Французы вывезли их из Москвы, во-первых, для устройства собственного музея, а во-вторых, для передачи части трофеев дружественным полякам и туркам, ведь отобраны они некогда были именно у них. Но, как утверждает историк и генерал Сегюр (главный квартирмейстер в штабе императора), всё, что вывезли, утопили в Семлёвском озере.
Вот что он сообщает своим читателям: «От Гжатска до Михалёвской деревни, расположенной между Дорогобужем и Смоленском, в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что нам пришлось бросить в Семлёвское озеро вывезенную из Москвы добычу: пушки, старинное оружие, украшения из Кремля и крест с Ивана Великого. Трофеи, слава — все те блага, ради которых мы пожертвовали всем, стали нас тяготить: теперь решался вопрос уже не о том, как спасти их. При этом великом кораблекрушении армии, которая двигалась подобно громадному судну, разбитому страшнейшей бурей, с него не колеблясь выбрасывалось всё, что мешало его движению».
В этом отрывке генерал Сегюр имеет в виду те трофеи, что вёз императорский обоз. И случилось это событие, как считалось до сих пор, именно 4-го числа, в окрестностях Жашково. В том районе, который на тот момент занимали полки «старой» и «молодой» гвардии. Но последующие поиски и исследования показали, что описанные Сегюром события произошли вовсе не у Семлево и даже не у Славково (Жашково, что стоит вблизи Славково). Выяснилось (правда, после многолетней работы), что факт именно затопления «железного обоза» действительно имел место. Вот только сам Сегюр (а за ним и Вальтер Скотт, и все последующие авторы) не имел к самому факту сокрытия многотонного клада никакого отношения. Он не был, да и не мог быть вблизи этого непримечательного озерка. И сведения о самом факте уничтожения части императорского обоза генерал получил несколько позднее, от офицеров, осуществлявших данное сокрытие. Кстати сказать, через десять лет, уже сидя в Париже и расписывая собственные мемуары, Сегюр, поскольку сам никогда не был на месте последнего упокоения кремлёвских раритетов, не смог даже припомнить название населённого пункта, возле которого происходило затопление. Немудрено — ведь он его и в глаза не видел. И он, не мудрствуя лукаво, назвал его Семлевым только потому, что именно в Семлево он устраивал очередную квартиру своему императору и данное название отложилось в его памяти.
