Больше повезло российскому историку, археологу И.Я. Стеллецкому. Он изучал подземелья Кремля еще с 1908 года, свято поверив в существование некогда потерянной библиотеки Ивана Грозного. Впрочем, и от других находок он бы не отказался. Стеллецкий начал быстрые и успешные раскопки в 1914 году, но их остановила Первая мировая война. Словно сама История с большой буквы не позволяла раскрывать тайны Кремля. Но неугомонный Стеллецкий от мечты не отказался и после Октябрьской революции начал забрасывать письмами Моссовет, ЦИК, Совнарком. Бесстрашно обратился, наконец, к самому Сталину. И отец народов дал добро. 1 декабря 1933 года Стеллецкий с бригадой рабочих из Управления коменданта Московского Кремля начал раскопки под Угловой Арсенальной (Собакиной) башней.
В первые же дни случились радостные открытия: оказалось, свод тайного хода не поврежден, он просто заложен белокаменными глыбами на крепчайшем растворе. Когда замуровку проломили на полтора метра, открылся более узкий проход, в конце его лестница, потом сводчатые арки, снова ходы. В одном из таких ответвлений ученый и признал тот самый тайный ход, ведущий к «макарьевским сундукам». Тут, как и полагается, состоялось заседание специальной комиссии, куда входили представители комендатуры Кремля, директор Оружейной палаты В. Клейн и виднейшие архитекторы А. Щусев и Н. Виноградов. Комиссия дала добро на дальнейшие работы, но… в Кремль Стеллецкого больше не впустили. Ему просто не выдали пропуск, ничего не объясняя. Подземелья же вообще замуровали. Чистая мистика!
Впрочем, были и реальные объяснения. Одни ученые считали, что всему повредило убийство С.М. Кирова – все хоть в чем-то сомнительные дела были прикрыты. Другие напоминали, что работы не совсем свернули. Просто всем видимые раскопки оказались прекращены. Но возникла небольшая группа «поисковых специалистов», которые работали тайно, привлекая в качестве рабочей силы солдат-срочников. И потому немудрено, что часть современных исследователей считает, что советские спецы все же пробились к сундукам, о которых рассказывал Конан Осипов. Что же сталось с сокровищами? Как пишет известный историк-кладоискатель: «Они были использованы по прямому назначению. Иными словами, они теперь украшают чей-то скромный, но почти царский быт».
Поразительно иное: исчезнув с реального горизонта, «сокровища Конана» неожиданно появились в мире виртуальном. Виной всему оказался молодой американский писатель Роберт Ирвин Говард. С 1932 года он начал сочинять истории о легендарном Конане-варваре. Впрочем, вначале этот персонаж не произвел фурора, зато к концу ХХ века каждый землянин уже знал о приключениях легендарного Конана в его волшебно-виртуальном, кинематографическом и компьютерном, мире. И знаете, что самое поразительное? Вначале Говард назвал своего героя «спасатель», что звучало как Конан-осиа (от древнееврейского – «спасать»). Ну прямо – Конан Осипов! Вот и не верь после этого во взаимопроникновение реального и вымышленного миров… Особенно если вспомнить, что в одной из историй бесстрашный Конан спасает прекрасную принцессу, заточенную свирепым братом в Красную башню (не напоминает вражду Софьи и Петра?). И между прочим, принцесса посылает своего мужественного спасителя в подземелье, где в тайных сундуках хранятся ее сокровища. В начале XXI века рассказ перевели в компьютерную игру – и вот до сих пор народ увлеченно бродит по подземельям в поисках кладов. Так, может, уже не важно, есть ли тайник в реальности – в виртуальном мире каждый найдет свои сокровища…
Всадник над городом
Эта скульптура – символ города на Неве. Петербуржцы даже дали памятнику имя собственное – одновременно романтическое и мистически-устрашающее – Медный всадник. Он является и хранителем города и его проклятьем. Но ведь и сам Петр Великий считается и реформатором Руси и одним из ее могильщиков. Известно, что Пушкин считал Медного всадника болваном, великаном, чья пята попирает беззащитный город, писатели и поэты Серебряного века видели в Медном всаднике мистическое олицетворение ужаса Северной столицы.
Однако простые горожане искренне верили, что бронзовый царь бережет свой великий город. Историки рассказывают, что, когда в 1812 году Петербургу грозила опасность захвата наполеоновскими войсками, император Александр I решил уберечь главные святыни города, и в первую очередь легендарный памятник Петру. Уже был отдан приказ вывезти скульптуру в Вологодскую губернию, но неожиданно князь Голицын пересказал Александру сон, который неотвязно преследовал его друга, майора Бутурлина. Тому снится, что стоит он на Сенатской площади и слышит голос ожившего Петра Великого: «Покуда я на месте, моему городу нечего опасаться!»
Медный всадник
Рассказ об этом сне так поразил Александра, что Медного всадника решено было оставить в городе. И Наполеон туда даже не пошел!
Однако у противников памятника есть и другая легенда. По преданию, именно бронзовый Петр виноват в наводнениях, которые регулярно обрушиваются на город. Ведь жестокосердный правитель считает, что потомки не достойны его реформ. Одно из таких наводнений, 7 ноября 1824 года, вдохновило Пушкина на написание его бессмертной поэмы «Медный всадник», где Петр, а вместе с ним и всадник изображены весьма нелицеприятно. Что ж, тогда весь центр Петербурга оказался поглощен яростным водоворотом бушующей стихии. Люди гибли. А холодный бронзовый истукан бесстрастно наблюдал за страданиями своего народа…
Вот уже много веков люди переносят на Медного всадника свое отношение к власти, ведь Петербург вплоть до 1918 года был столицей Российской империи. А власть беззаконна и безжалостна к простым людям, не обладающим богатством и нужными связями.
Недаром Достоевский горестно писал: «Мне сто раз среди этого тумана задавалась странная навязчивая греза: «А что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли вместе с ним и весь этот гнилой, склизлый город, поднимется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»
Что ж, отношение Достоевского понятно. Однако показательно: даже мечтая об исчезновении «гнилого города», чуткий к истинной красоте писатель считает, что Медный всадник должен остаться на века. Ибо он не просто воплощение царя, который «Россию поднял на дыбы», но и величайшее произведение искусства. И у него есть собственные тайны создания…
Скульптор Этьен Морис Фальконе (1716–1791) приехал в Россию в 1766 году по рекомендации самого философа Дидро. Тот считал Фальконе лучшим скульптором Франции и полагал: «Месье Фальконе больше всех подойдет для вашего грандиозного замысла – поставить достойнейший памятник великому государю Петру». Действительно, к тому времени скульптор снискал европейскую славу. Уже одна из первых его работ – «Милон Кротонский» на античный сюжет – произвела в Париже фурор. Сама маркиза Помпадур, всесильная фаворитка короля Людовика XV, обратила внимание на талант Фальконе. Впоследствии по ее заказу он создал немало изящных скульптур – «Грозящего Амура», «Купальщицу», «Пигмалиона и Галатею», множество моделей статуэток для знаменитой севрской фарфоровой мануфактуры, которую возглавлял почти 10 лет. И всегда был успех! Но вот, представив на суд императрице Екатерине II модель памятника Петру I, Фальконе по нахмуренным бровям правительницы понял, что не достиг взаимопонимания. Дело в том, что скульптор видел будущий памятник как символ самодержца: Петр I должен стоять на высокой колонне посреди большой площади, чтобы все проходящие могли перед ним снимать шляпы. Но Екатерина хотела от памятника иного. «Русскому императору не нужно, чтобы перед ним снимали шляпу, как перед простым бюргером! – вспыхнула Екатерина. – Петр был реформатором, полководцем, любимцем Фортуны. Он должен представать перед подданными на коне, как римский император!»
