Тавернье увидел самый крупный алмаз мира только во время своего последнего, третьего, путешествия в Индию. При дворе Великих Моголов уже правил падишах Муйи-уд-Дин Мухаммад Аурангзеб. Он сместил отца, Шах-Джехана, в результате междоусобной войны. Однако, даже заняв трон, Аурангзеб чувствовал себя не слишком уверенно. Не потому ли он столь часто устраивал праздники, созывая всех соседних владык? Не потому ли чужестранец, приехавший из далекой Европы, был столь торжественно и ласково встречен всем двором нового властителя Моголов? Ведь в том, что Аурангзеб сам принимал странника, некогда бывшего гостем его отца Шах-Джемала, новый властитель видел некую преемственность.
Тавернье поселили в лучших покоях. Одарили золотом и драгоценностями, как он потом посчитал, на огромнейшую сумму — 20 тысяч франков. Гостю даже разрешили
прийти в личные покои Аурангзеба в «святые минуты» — когда правитель поглощал пищу, по-особому приготовленную для него. «Я трижды видел, как королю, сидящему на троне, приносили пить. На золотой тарелке, украшенной алмазами, рубинами и изумрудами, ему подносят большую гладкую круглую чашу из хрусталя с крышкой, сделанной, как и тарелка, из золота и драгоценных камней, — с гордостью записал Тавернье. — Вообще никто, кроме женщин и евнухов, не видит, как король ест, и только очень редко на трапезах присутствует кто-либо из его подданных, будь то князь или его ближайший родственник».
Аурангзеб радушно пригласил иностранного гостя и на праздник по случаю своего дня рождения. Торжества продолжались пять дней. И, видя расположение правителя, все придворные оказывали Тавернье большие почести.
Но самое главное ждало путешественника из далекой земли франков, когда торжества закончились и другие гости разъехались. Аурангзеб повелел Тавернье прибыть в его покои на следующий день ранним утром.
И вот едва взошло солнце, шестеро ближайших сановников правителя явились в комнату Жан-Батиеґа и повели его какими-то тайными ходами. «Куда вы ведете меня?» — испуганно зашептал Тавернье. Но ему не ответили. Тревога француза начала возрастать. Он припомнил, что о нынешнем шахе нелестно отзываются по всему Востоку. Все знали, что шах безжалостно сверг с трона родного отца и убил братьев. И если уж такое могло произойти с единокровными родственниками, то кто может поручиться, что после «ласкового и доброжелательного» приема француз не окажется в одном из каменных мешков, коими полны подземелья во дворцах владык?.. Тогда можно спокойно забрать у приезжего все дары и подношения, да и купленные им здесь драгоценные камни присовокупить…
Сердце Тавернье бешено забилось, во рту пересохло. Один из сопровождающих толкнул тяжелую дубовую дверь и пропустил Тавернье вперед. Француз помедлил — входить или нет?.. В конце концов, все равно впихнут силой… И он шагнул…
Сокровищница великого шаха
В большом полутемном зале, вытянутом куда-то вдаль настолько, что и конца не видно, восседал на импровизированной кушетке из огромного количества мягчайших подушек сам шах Аурангзеб. Лицо его выражало крайнее удовлетворение, он даже слегка приподнялся со своих подушек — величайшая милость к вошедшему!
«Я хотел показать тебе, чужестранец, свои сокровища безо всех этих надоедливых гостей, — милостиво проговорил он. — Они падки только на их цену. А ты сможешь оценить красоту и величие моих драгоценностей. Ни один чужеземец, даже самый великий, не видел таких сокровищ, что лежат в сундуках казны Великих Моголов. А ты увидишь!»
Шах хлопнул в ладоши, и словно ниоткуда возник главный хранитель казны Акел-хан. «Проведи моего гостя и покажи ему драгоценности, которые увеселят его сердце и возрадуют ему душу!» — проговорил Аугангзеб.
Хранитель склонился пред волей владыки и жестом пригласил Тавернье следовать за собой. Они прошли в самый дальний конец длинного зала. Там стоял стол, накрытый роскошным ковром, и прямо над ним виднелось прорубленное окно. Чистейший луч встающего солнца падал на ковер. Хранитель подал знак, и четверо евнухов подставили под солнечные лучи две огромные золотые чаши. Одна была покрыта темно-зеленым бархатом, вторая — темно алым. Хранитель сдернул завесу зеленого бархата, и Тавернье на секунду даже зажмурился: столь яркими под лучами солнца оказались отблески изумрудных, сапфировых, рубиновых огней. Драгоценные камни невероятной величины лежали в чаше, как в лоне земли, переливаясь и приманивая к себе восторженные взоры. У Тавернье перехватило дыхание. Какая красота!
Впрочем, его ум торговца уже оценивал драгоценные камни, сравнивая их с теми, что ему приходилось видеть раньше. И по всему выходило, что сокровищница Моголов оставляет далеко позади любую казну любого короля Европы. Столь огромных драгоценных камней Тавернье не видел нигде. Пальцы француза уже было потянулись к Драгоценностям — посмотреть поближе, пощупать на вес, но он сумел себя сдержать. Кто знает, как посмотрит владыка Аурангзеб на то, что кто-то чужой трогает его сокровища?..
А Акел-хан, шепча про себя молитву, уже стягивал темно-алый бархат со второй чащи. Тавернье перевел взгляд — там лежал всего один камень, но какой!.. Перед глазами торговца алмазами все поплыло. Он не мог поверить, что видит камень такого размера!.. Уже не думая о последствиях, Тавернье инстинктивно протянул руку и вынул алмаз из чаши. На просвет камень был чистейшей воды. А в лучах солнца переливался всеми цветами радуги.
До слуха Тавернье донесся тихий голос хранителя: «Господин видит, что наш алмазный гигант похож на половинку яйца. Мы огранили его в форме розы, как у нас принято. Но гранил камень ювелир, специально выписанный нашим великим властителем из ваших краев».
Тавернье внимательно присмотрелся, покачав головой. Опытный ювелир, он видел невероятное: огранка ле пошла этому камню на пользу. Сила и красота, которую должен был выявить мастер, взявшийся сделать из алмаза бриллиант, так и остались нераскрытыми. Да, этот горе-мастер только испортил камень!
«Кто же сделал такую работу?» — осторожно спросил Тавернье, стараясь не дать понять, что ему не нравится огранка. «Это венецианский ювелир Ортензио Боргис, — проговорил хранитель. — Он работал еще при дворе Шах-Джехана, отца великого Аурангзеба. Он хорошо гранил рубины и изумруды. Шах-Джехан вначале был доволен».
Тавернье вспомнил этого венецианца Ортензио. В Европе его звали не Боргез, а Борджа, по аналогии с некогда великими властителями драгоценностей — семейством Борджиа. Этот резчик был горд, заносчив, запрашивал за свои услуги весьма среднего качества неимоверно высокую цену. В конце концов европейские аристократы отказались от его услуг. Потом все гадали — куда он делся. А он, оказывается, подался на Восток. И вот те на — загубил такой великий камень!
«Поначалу в необработанном алмазе было 907 рати», — проговорил хранитель.
Тавернье прикинул: это значит, по европейским меркам, 793 карата. Да это что-то невероятное — мир не знал алмаза такой величины!
«Но после обработки этого Боргиса камень похудел на треть. Теперь в нем 319 рати…» — сокрушенно покачал головой Акел-хан.
