Нет необходимости вдаваться в подробности того, как вырабатывалось определение софиста, или излагать описание метода разделения, приведенное Платоном (на примере понятия «рыболов»); однако следует отметить, что дискуссия совершенно четко показала, что Идеи могут быть одновременно едиными и множественными. Родовое понятие «животное», к примеру, едино, но в то же время и множественно, ибо оно включает в себя подклассы «лошадь», «лиса», «человек» и т. д. Платон утверждает, что родовая Форма распространяется на подчиненные ей конкретные формы или рассеяна среди них, «смешиваясь» с каждой из них, но сохраняя при этом свое единство. Формы общаются (κοινωνία) между собой, одна участвует (μετέχειν) в другой (например, утверждение «Движение существует» означает, что Движение смешивается с Существованием); однако мы не должны думать, что одна Форма причастна к другой точно таким же образом, как индивидуальный объект причастен соответствующей Форме, ибо Платон вовсе не считал, что объекты смешиваются со своими Формами. Формы, таким образом, образуют иерархию, подчиняясь Единому, как самой высшей, вездесущей Форме. Однако следует помнить, что для Платона чем «выше Форма», тем она богаче, и эта точка зрения отличается от Аристотелевой, для которого чем «абстрактнее» понятие, тем оно беднее.
В связи с этим следует указать на один важный аспект этой проблемы. Процесс разделения понятий (Платон конечно же верил, что их логическое разделение отражает структуру реального бытия) не может быть бесконечным, ибо в конце концов вы доберетесь до Формы, которую уже нельзя будет разделить. Это и есть неделимая Идея или άτομα είδη. Форма Человека, к примеру, является множественной в том смысле, что она содержит признаки рода и все соответствующие особенности, но она едина в том смысле, что не может быть разделена на подчиненные ей Формы. Ибо под άτομον είδος Человека располагается конкретный человек. Таким образом, άτομα είδη образует самую нижнюю ступень иерархии Форм, и Платон, по–видимому, считал, что подведя путем деления Формы к самой границе чувственного мира, он нашел связующее звено между тех τά άόρατά (невидимым) и τά όρατά (видимым). Вполне возможно, что Платон собирался рассмотреть связь между отдельными объектами и Формами, занимающими самую нижнюю ступень иерархии, в диалоге «Философ», который, по его замыслу, должен был стать продолжением «Политика», но так и не был написан. Однако Платону так и не удалось перебросить мост через пропасть, разделяющую мир Идей и чувственный мир, и проблема разделения миров так и осталась нерешенной. (Юлиус Стенцель выдвинул предположение, что Платон позаимствовал у Демокрита принцип деления объектов до неделимой частицы – атома; таким атомом в теории Платона стала умопостигаемая неделимая идея. Стенцель пытается обосновать свою идею влияния Демокрита на Платона с помощью утверждения, что у Демокрита атом имеет геометрическую форму, а у Платона геометрические формы, как указано в диалоге «Тимей», сыграли огромную роль в создании мира. Однако связь между Демокритом и Платоном представляется нам весьма слабой.)
Я уже говорил о «смешении» Форм, однако следует отметить, что есть несовместимые Формы, которые в силу своей специфики «смешиваться» не могут, например Движение и Покой. Если я скажу: «Движение не имеет покоя», то буду прав, поскольку эти два понятия несовместимы и не могут смешиваться; если же я скажу: «Движение – это Покой», то погрешу против истины, поскольку такая комбинация понятий в реальной жизни невозможна. Таким образом, мы можем теперь понять природу ложного утверждения, которую Сократ исследовал в диалоге «Теэтет», хотя этой проблеме посвящена дискуссия и в диалоге « Софист». Платон приводит в качестве примера истинного утверждения фразу: «Теэтет сидит», а в качестве ложного: «Теэтет летает». Подчеркивается, что Теэтет – существующий предмет, а Летание – это Реальная Форма, так что нельзя сказать, что ложное утверждение – это утверждение о том, чего нет. (Всякое значимое утверждение всегда говорит о том, что есть, поскольку было бы абсурдным признавать несуществующие факты или объективную ложь.) Утверждение это не лишено смысла, но причастная связь между «Сидением» Теэтета (что соответствует действительности) и формой «Летание» отсутствует. Таким образом, утверждение имеет смысл, однако в целом оно не соответствует факту как целому. Платону возражают, что если рассматривать утверждения с точки зрения Идей, то ложных утверждений вообще не может быть, поскольку им нечего обозначать (эта точка зрения не высказывалась в диалоге «Теэтет», поэтому проблема и не была в нем решена). «Мы можем разговаривать только благодаря переплетению Форм»11. Это не означает, что все значимые высказывания должны касаться одних только Форм (поскольку мы можем высказывать значимые утверждения и о единичных объектах вроде Теэтета), но каждое значимое утверждение содержит по крайней мере одну Форму, например «Сидение» в истинном утверждении «Теэтет сидит»12.
Таким образом, в «Софисте» представлена иерархия Форм, сочетание которых образует сложный комплекс; но она не решает проблему связи индивидуальных объектов с «неделимой Формой». Платон настаивает, что есть еГЗю^а (образы) или вещи, которые не являются существующими и в то же время не являются полностью реальными; однако в «Софисте» он понимает, что невозможно дальше настаивать на неизменном характере всей Реальности. Платон по–прежнему верит, что Формы неизменны, но он уже осознал, что и сами Формы, и любое другое духовное движение должны быть включены в Реальное. «Жизнь, душа и понимание» должны занять свое место в совершенной реальности, поскольку, если из Реальности в целом исключить всякое изменение, тогда разум (включающий в себя жизнь) не сможет нигде реально существовать. Вывод заключается в том, что «мы должны признать, что конкретные изменения и изменение само по себе – это реальные вещи»13 и что «Реальность или сумма всех вещей – это одновременно все, что не подвержено изменениям, и все, что изменяется»14. Реальное бытие должно, соответственно, включать в себя жизнь, душу и разум, которые и вызывают изменения; как же тогда обстоит дело с образами чисто чувственными и постоянно изменяющимися, иными словами, с простым становлением? Какова связь этой полуреальной сферы с Реальным бытием? На этот вопрос ответа в диалоге «Софист» нет.
7. В «Софисте» Платон ясно говорит, что весь комплекс Форм, вся иерархия родов и видов составляет одну вездесущую Форму, то есть Бытие. Он искренне верил, что, открыв с помощью метода разделения иерархию Форм, он определил не только логическую, но и онтологическую структуру Форм Реальности. Но какой бы удачной ни оказалась классификация родов и видов, можем ли мы сказать, что она помогла преодолеть разделение между конкретными объектами и конечными видами? В «Софисте» показано, как классификация доводится до неделимых идей, в усвоении которых участвуют и мнение и ощущение, в то время как «неопределимое» множество можно определить только с помощью логоса. В «Филебе» утверждается то же самое – мы сможем довести классификацию до конца, установив предел для неограниченного числа постигаемых чувственных частностей низшей ступени постольку, поскольку их можно постичь. (В «Филебе» Идеи обозначаются словами ενάδες или μονάδες – монады.) Очень важно отметить, что для Платона чувственные данные как таковые неограниченны и неопределимы: их можно определить и ограничить только в том случае, если они будут включены в άτομον είδος. Это означает, что, поскольку они не входят в άτομον είδος и не могут быть в нее включены, они не являются истинными объектами – они реальны лишь частично. Платон был уверен, что, придерживаясь принципа разделения Форм до «неделимых идей», можно постичь всю Реальность. Он выразил свою уверенность в следующих словах: « Но не следует приближать Форму бесконечного к множественному до тех пор, пока оно не будет рассмотрено во всем своем многообразии, от одного до бесконечности; когда это будет изучено, тогда можно забыть об отдельных вещах и позволить им раствориться в бесконечности»15. Иными словами, классификация Форм заканчивается «неделимой идеей», а оставшиеся чувственные объекты, непроницаемые для логоса, отбрасываются в область преходящего и полуреального, которую нельзя назвать существующей. Платон считал, что таким образом он решил проблему Хюрюцо;, с чем никак не может согласиться тот, кто совершенно не приемлет его отношение к чувственным данным как к полуреальным.
