«Частная» форма справедливости подразделяется на: а) распределительную, в рамках которой государство распределяет блага между своими гражданами пропорционально их заслугам (Бернет утверждал, что греческий гражданин считал себя пайщиком своего государства, а не простым налогоплательщиком), и b) уравнивающую справедливость. Она, в свою очередь, подразделяется на i) ту, которая имеет дело с произвольными отношениями между людьми (это область гражданского права), и ii) ту, которая имеет дело с непроизвольными отношениями (область уголовного права). Уравнивающая справедливость руководствуется арифметической пропорцией. Согласно Аристотелю, справедливость – это «середина между тем, чтобы поступать несправедливо, и тем, чтобы терпеть несправедливость»13. Однако вряд ли можно принять подобную трактовку. Скорее всего, Аристотель просто решил сформулировать это понятие по аналогии с другими добродетелями. Ибо деловой человек, к примеру, заключающий честные сделки, – это такой человек, который предпочитает отдавать другим то, что им положено, и себе брать столько, сколько полагается, но не больше. Он не будет давать другим меньше, а себе брать больше, чем ему причитается. Стремление же отдавать другим больше, чем им полагается, а себе брать меньше никак нельзя назвать пороком. Мы не можем сказать о таком человеке и то, что он терпит несправедливость. Впрочем, Аристотель далее поясняет свою мысль, говоря, что «справедливость состоит в обладании некоей серединой»14. Далее Аристотель разграничивает различные виды поступков в плане материальной несправедливости, указывая, что совершить действие, наносящее ущерб другому, непреднамеренно – и более того, если обычно подобное действие не наносит ущерба – это совсем не то, что совершить действие, которое неизбежно наносит ущерб другому, и особенно если этот ущерб был запланирован заранее. Это разграничение оставляет возможность для права, превосходящего справедливость, поскольку последнее является слишком общим, чтобы с успехом применяться в каждом конкретном случае. «Посему [добро] и есть право и лучше любого, но безусловного права, [а точнее], оно лучше [права] с погрешностью, причина которой – его безусловность»15.
8. Обсуждая интеллектуальные добродетели, Аристотель говорит, что они соответствуют двум рациональным способностям: i) научности, с помощью которой мы созерцаем универсальные объекты, не подверженные случайности, и ii) рассудительности или способности к формированию мнений, которая связана со случайными объектами. К интеллектуальным добродетелям научности относится «доказывающий склад»16 и «интуитивный ум», с помощью которого мы познаем универсальную истину, делая вывод из некоторого количества примеров, а потом считаем эту истину или принцип самоочевидным. Сочетание ума и научности называется мудростью, которая направлена на высшие объекты и, возможно, включает в себя не только объекты метафизики, но и объекты математики и естествознания. Созерцание этих объектов составляет смысл идеальной жизни человека. «Мудрость, или философия, следовательно, является сочетанием ума и науки, заглавной наукой о том, что всего ценнее». Знание определяется его объектом, и Аристотель отмечает, что было бы нелепо думать, что наука о государстве – самая важная наука, «поскольку человек не есть высшее из всего в мире»17. «Даже человека много божественнее по природе другие вещи, взять хотя бы наиболее зримое – [звезды], из которых состоит небо. Из сказанного, таким образом, ясно, что мудрость – это и научное знание, и постижение умом вещей по природе наиболее ценных»18.
Добродетели рассудительности – это искусство, «некий причастный истинному суждению [склад] души, предполагающий творчество»19, и практическая мудрость, или «[душевный] склад, причастный суждению, истинный и предполагающий поступки, касающиеся человеческих благ»20. В соответствии с объектами, которыми она занимается, практическая мудрость подразделяется на i) рассудительность в узком смысле, связанную с благом отдельного человека, ii) хозяйственную, занимающуюся ведением дома, семьей, и iii) политическую науку в широком смысле, занимающуюся управлением государством. Последнее, или политика в широком смысле, в свою очередь, делится на а) управляющую (законодательную) науку, или политику в узком смысле, и b) государственную науку, которая, в свою очередь, делится на а) совещательную и b) судебную. (Очень важно отметить, что это та же самая добродетель, что и практическая мудрость отдельного человека и политика, касающаяся блага государства.)
Практическая мудрость, говорит Аристотель, связана с практическим силлогизмом, гласящим, что если А – это цель, а В – средство, то, следовательно, В должно быть выполнено. (Если бы Аристотель столкнулся с возражением, что это дает нам только гипотетический, а не категорический императив, он бы мог ответить, что в этических вопросах целью является счастье, а поскольку счастье – это цель, к которой все стремятся по своей природе и не стремиться не могут, то императив, определяющий выбор средств для ее достижения, отличается от императивов, которые определяют средства достижения свободно избранных нами целей. В то время как последний императив является гипотетическим, первый относится к разряду категорических.) Но Аристотель, обладая здравым смыслом, признает, что некоторые люди знают, как надо правильно поступать, благодаря своему жизненному опыту, хотя и не имеют четкого представления об общих этических принципах. Поэтому лучше знать заключение практического силлогизма, а не главную посылку, чем знать главную посылку, но не знать заключения.
Что касается идеи Сократа о том, что все добродетели – это просто разные формы рассудительности, то Аристотель утверждал, что Сократ в одном был прав, а в другом – заблуждался. «Он заблуждался, думая, что все добродетели – это [виды] рассудительности, и правильно считал, что добродетель невозможна без рассудительности»21. Сократ полагал, что все добродетели – это различные виды мышления (поскольку они являются различными видами знания), Аристотель же утверждал, что добродетели – это склады души, «согласные с рассудительностью». «Добродетель – это не только склад [души], согласный с верным суждением, но и склад, причастный ему, а рассудительность – это и есть верное суждение о соответствующих вещах»22. Таким образом, по-настоящему добродетельный человек должен обладать рассудительностью, поскольку «она является добродетелью одной из частей души и потому, что как без рассудительности, так и без добродетели сознательный выбор не будет правильным, ибо вторая создает цель, а первая позволяет совершать поступки, ведущие к цели»23. Но рассудительность или практическую мудрость не следует отождествлять с «изобретательностью». Изобретательность – «это способность делать то, что направлено к предложенной цели, и достигать ее»; изобретательным мы называем мошенника, который очень ловко использует нужные средства для достижения своих подлых целей. Простая изобретательность, таким образом, отличается от рассудительности, которая предполагает добродетель и может быть названа «оком души»24. Рассудительность не может существовать без изобретательности, но первую нельзя сводить к последней, ибо рассудительность – это добродетель. Иными словами, рассудительность – это изобретательность в средствах достижения цели, однако не всякой цели, а только такой, которая ведет к истинному благу человека. Но это еще и добродетель, которая помогает нам поставить перед собой правильную цель, так что рассудительность невозможна без нравственной добродетели. Аристотель прекрасно понимал, что человек может совершать правильные поступки, или поступать так, как велит закон, не будучи при этом добродетельным. Мы можем считать человека хорошим только в том случае, если его правильные поступки «обусловлены сознательным выбором и совершаются ради самих этих поступков»25. Для этого необходима рассудительность.
