7. Рассмотрение этических учений греков и поисков их трансцендентального основания естественным образом приводит нас к мысли, что греческая философия подготовила интеллектуальный инструментарий христианства, иными словами, явилась подготовкой к Евангелию. Следует, однако, отметить, что в рамках этой главы невозможно подробно рассмотреть этот вопрос.
Мы находим в учении Гераклита зачатки доктрины об имманентном Разуме, действующем в мире, хотя Гераклит рассматривал логос как нечто материальное, идентичное первичному Огню (эту концепцию позднее подхватили стоики). Анаксагор создал теорию Ума (Нуса) как первичного движущего принципа. Но в обоих случаях содержались только зачатки будущих теорий, и только у Платона появляется нечто, напоминающее естественную теологию. Однако, несмотря на то что в учениях досократиков содержались лишь зародыши доктрины о том, что мы сейчас назвали бы Богом, в виде идеи Анаксагора о Первопричине и идеи Гераклита об имманентном Разуме или Провидении, уже у пифагорейцев мы находим догадки о различии души и тела, о верховенстве души и необходимости ухода за ней и предохранения ее от загрязнения. Что же касается досократовой философии в целом, то лишь ее поиски первичного элемента в мире и ее концепция о том, что все в мире подчинено порядку, а не какая-то специальная доктрина (за исключением, пожалуй, орфико-пифагорейских психологических идей) позволяет нам считать ее в каком-то смысле отдаленной подготовкой к Евангелию, то есть подготовкой языческого мышления к восприятию Богооткровенной религии. Ибо именно идея о том, что мир подчинен порядку, естественным образом привела к возникновению концепции о Существе, Дающем Закон и Создающем Порядок. Однако, прежде чем сделать следующий шаг, надо было достичь ясного различения души и тела, нематериального и материального. Путь к пониманию этого отличия проложили орфики и пифагорейцы, однако только Платон сумел от антропологического различия перейти к различию между трансцендентальным и феноменальным, между нематериальным и материальным.
Трудно переоценить значение теории Платона для интеллектуальной подготовки к Евангелию в языческом мире. Своими доктринами Идей как образцов и Разума, управляющего Миром и создающего Мир ради лучшего, а также теорией трансцендентальной Образцовой Причины он подготовил сознание людей для восприятия идеи о едином Трансцендентно-Имманентном Боге. Опять-таки, благодаря своим доктринам о бессмертной рациональной душе человека, о воздаянии за неправедную жизнь, о моральном очищении, он облегчил интеллектуальное восприятие христианской психологии и аскетизма. Его учение о существовании абсолютных нравственных норм, которое он воспринял от своего великого учителя Сократа, и намеки о единении с Богом, разбросанные в его диалогах, подготовили людей к восприятию христианской этики. Не следует забывать и о том, что в «Законах» Платон приводит доводы в защиту идеи о том, что Вселенной управляет Разум, предугадывая, таким образом, появление более поздних естественных теологий. Однако основную роль в восприятии идей христианства сыграло скорее общее отношение Платоновой философии – я имею в виду веру в трансцендентальную Реальность, вечные ценности, бессмертие, справедливость, провидение и т. д., – чем какие-то особые аргументы в защиту этих идей. Ведь верно и то, что идея трансцендентального, в том виде, в каком исповедовал ее средний неоплатонизм, использовалась против христианства, под тем предлогом, что догма о Воплощении несовместима с трансцендентным характером Бога.
Однако доктрина о трансцендентном характере Бога является основной доктриной христианства, и мы вряд ли вправе утверждать, что учение Платона, поднявшееся над материализмом досократиков, было помехой в принятии религии, которая верит в высшую реальность трансцендентального и непреходящий характер духовных ценностей. Ранние христианские мыслители признавали, что между христианством и платонизмом существует определенное родство, и, хотя позже философом par excellence для схоластов стал Аристотель, а не Платон, традицию платонизма продолжало учение святого Августина. Более того, платоново-августинские элементы присутствуют и в учении того самого философа, который сделал идеи Аристотеля основой схоластики, – святого Фомы Аквинского. Таким образом, если платонизм в определенной степени проложил дорогу идеям христианства, хотя и через посредство более поздних школ, развивавших платоновскую традицию, можно сказать, что христианство тоже позаимствовало часть своей «экипировки» у платонизма.
Средневековые философы августинской традиции, такие, как святой Бонавентура (его главным возражением против Аристотеля было то, что он отверг идеи как образцы), рассматривали учение Аристотеля как враждебное христианской религии – главным образом потому, что он стал известен на Западе благодаря трудам по преимуществу арабских комментаторов. (Так, Аверроэс полагал, и, возможно справедливо, что Аристотель отрицал, к примеру, личное бессмертие души.) Но хотя и верно, что, например, в «Метафизике» Бог изображается полностью поглощенным самим собой и совершенно безразличным к миру и человеку, с чем никак не могли согласиться христиане, никто не станет отрицать, что естественная теология Аристотеля тоже подготовила людей к восприятию христианства. Бог у него представлен в виде трансцендентной, нематериальной Мысли, или абсолютной Конечной Цели. И когда позже Идеи Платона были помещены в Ум Бога и был произведен определенный синкретизм учений Платона и Аристотеля, а Действующая, Образцовая и Конечная причины слились в одну, была создана концепция реальности, которая облегчила восприятие идей христианства с интеллектуальной точки зрения.
О связи постаристотелевой философии с христианством можно было бы говорить бесконечно, я ограничусь лишь несколькими замечаниями. Стоицизм с его доктринами имманентного Логоса и «действия» Провидения в мире, с его благородной этикой оказал большое влияние на мир, в котором зародилось и выросло христианство. Это верно, что философия стоиков в теоретической своей основе была материалистической и более или менее детерминистской; но с практической точки зрения ее утверждения о родстве человека с Богом, о необходимости очищения души с помощью самоконтроля и нравственного совершенствования, о подчинении Божественной воле, вместе с расширяющимся влиянием космополитических идей стоиков, помогала людям воспринять идеи универсальной религии, которая, выйдя за рамки материализма стоиков, утверждала, что все люди – братья, ибо они дети Бога, и оказала на людей то динамичное воздействие, которого так не хватало стоикам. Более того, если этическое учение стоиков явилось ответом на потребность того времени в моральном руководстве и указании правильного пути для отдельного человека, поглощенного огромной космополитичной империей, то христианское учение гораздо лучше удовлетворило эту потребность. В отличие от стоиков оно обращалось к душам простых необразованных людей, которым в награду за добродетельную жизнь было обещано счастье в будущей жизни, чего стоицизм никак обещать не мог.
Помимо чисто нравственных, существовали также и религиозные потребности, которые надо было удовлетворять. Государственная религия оказалась неспособной к этому, зато мистические культы и даже философия (в гораздо менее доступной форме, например в виде неоплатонизма) постарались удовлетворить эти потребности. Но одновременно с этим они стремились развить и усилить глубинные духовные запросы людей, в результате чего христианство попало на хорошо подготовленную почву. Христианство, с его доктриной спасения, с его системой таинств, с его догматами, с идеей соединения с Христом посредством принадлежности к Церкви и конечного созерцания Бога, с его обещанием жизни после смерти, было мистической религией, однако оно имело одно неоценимое преимущество перед всеми языческими мистическими культами – это была историческая религия, основанная на Жизни, Смерти и Воскресении Богочеловека, Иисуса Христа, который жил и страдал в Палестине в определенный исторический период, – она была основана не на мифе, а на историческом факте. Что же касается доктрины «спасения», имевшейся в различных философских школах, а также доктрины экстатического соединения с Богом, разработанной неоплатониками, то они были слишком сложными для простого человека. Христианство же обещало всем людям, образованным и неграмотным, соединение с Богом посредством таинств и жизни после смерти. Несовершенный в этой жизни, человек станет совершенным в другой, и все эти идеи, даже с чисто обыденной точки зрения, оказали влияние на гораздо большее число людей, чем могла оказать философия, даже та, которая была тесно связана с религиозными элементами. Более того, неоплатонизм не был историческим учением, в том смысле, что доктрина воплощения была чужда его духу, а историческая религия по самой своей сути находит отклик у гораздо большего числа людей, чем метафизическая философия. Более того, несмотря на то что некоторые христианские писатели с пренебрежением и даже презрением относились к мистическим религиям (что было вполне естественным), особенно к культу Митры с его квазисакраментальными ритуалами, все более или менее популярные мистические культы и неоплатонизм для интеллектуалов занимались подготовкой людских умов к принятию христианства. Они могли считать себя соперниками христианства и удерживать отдельных людей от обращения в него, что они, не будь этих культов, и сделали бы, но это не означает, что они не могли служить и не служили подготовкой к христианству. Порфирий критиковал христианство, но разве не идеи Плотина «обратили» в него святого Августина? Неоплатонизм был последним вздохом, последним цветком античной языческой философии, но святой Августин считал его первой стадией христианства. Христианство, конечно, никоим образом нельзя назвать продуктом античной философии, нельзя назвать его и философской системой, ибо это Богооткровенная религия и его исторические корни находятся в иудаизме. Однако когда христиане начали философствовать, в их распоряжении оказался богатый материал, полный набор диалектических инструментов, а также метафизических понятий и терминов, и те, кто верит в то, что историей управляет Божественное провидение, убеждены, что накопление этого материала и его проработка в течение веков не были простой случайностью.
