И еще раз вспомним о скрещении духовных лучей, посылаемых монарху его подданными. Именно здесь, по Ильину, осуществляется правовая идея монархии, подвиг служения народу монарха.
Но в этом же перекрестье осуществлялся и великомученический подвиг государя…
И мог ли он быть совершен без духовной, реализуемой лишь в иррационально-интуитивном монархическом сознании поддержки таких, как Леонид Николаевич Бобров, преданных монархистов, десятками и сотнями погибавших в те дни в большевистских застенках…
Среди отобранных при обыске у Л.Н. Боброва бумаг — немало стихов.
Не мне — монархисту, в лихую годину
Роптать на событий естественный ход.
Пусть сволочь дерется, деля воровщину…
Пусть в страхе буржуй заперся на замок
…
Предельно точно сформулировано здесь, как нам кажется, то, что думал и чувствовал Леонид Николаевич в мае 1918 года.
Он считал «бесполезным проводить в жизнь свои взгляды при теперешних обстоятельствах», но тем самым он никоим образом не снимал с себя ответственности за судьбу страны, как конечно же не снимал ее с себя и низвергнутый в подвал Ипатьевского дома государь. Просто сейчас эта ответственность свелась для них к пути, который им предстояло пройти до конца.
Николай II прошел этот путь.
Прошел его и монархист Леонид Николаевич Бобров.
Со спокойствием сильного, уверенного в своей правоте человека отметает он вздорные обвинения следователя.
Ни пытками, ни посулами Байковскому не удалось склонить Боброва к исполнению роли, предназначенной ему по сценарию Моисея Соломоновича Урицкого.
Высокой порядочностью истинно русского интеллигента отмечены его показания на «подельников»:
«О Ревенко могу сказать, что он является председателем Казанской районной управы и опытным в своем деле работником…
Что касается его политической жизни, то я совершенно ничего не могу указать ввиду того, что в служебное время я с ним никаких бесед на политические темы не вел»
.
Столь же «существенные» сведения удалось получить от Боброва и на других подозреваемых в причастности к «Каморре» лиц. Почти месяц Байковский продержал шестидесятилетнего старика в камере на голодном пайке и только 20 июня снова вызвал на допрос, уличая выбитыми из Злотникова показаниями…
Леонид Николаевич спокойно объяснил, что взял прокламацию, не желая «сконфузить» Злотникова.
— А почему вы сразу не признались в этом? — торжествующе спросил Байковский. — Почему пытались скрыть это?
— Об этом обстоятельстве раньше не говорил, так как об этом не был спрошен, а сам с доносом выступать не умею.
Бесспорно, Бобров понимал, что бессмысленно объяснять правила поведения, принятые среди порядочных людей, чекисту, самозабвенно окунувшемуся в палаческую стихию, но, может, не для него он и произносил эти слова, как не для Урицкого и писал с больничной койки:
«Я никогда не сочувствовал еврейским погромам и ни один человек не может доказать, что я имею хотя бы какое-нибудь самое отдаленное отношение к какому-нибудь погрому…
Итак, я получил один экземпляр воззвания и не сделал из него никакого употребления, между тем в тот же день это воззвание было распространено в тысячах экземпляров различных газет, в том числе и в “Красной газете”, продававшихся на всех улицах Петрограда, и никто из редакторов не привлечен к ответственности»
.
Разумеется, не о том хлопотал больной, истощенный голодом Леонид Николаевич, чтобы Урицкий засадил в тюрьму своего дружка, провокатора Володарского… И не о том, чтобы занять, как выразился писатель Максим Горький, наиболее выгодную и сытую позицию…
Нет, он объяснял, что все это дело — чистой воды провокация, и объяснял это не следователю, а нам, живущим уже в другом веке и другом тысячелетии, когда — увы! увы! — снова актуальными стали сказанные в восемнадцатом году слова Алексея Ремизова:
«Зашаталась русская земля — смутен час. Госпожа Великая Россия, это кровью твоей заалели белые поля твои — темное пробирается, тайком ползет по лесам, по зарослям горе злокручинное»…
А Леонида Николаевича Боброва расстреляли в страшную ночь на 2 сентября 1918 года, когда по всей России по команде из Кремля загремели в чекистских подвалах выстрелы…
Через четыре месяца, 23 декабря, было составлено в экстазе чекистской работы и постановление о его расстреле:
«Леонид Николаевич Бобров арестован был по делу “Каморры народной расправы”. Обвинение было доказано и Боброва по постановлению ЧК от 2 сентября с. г. — расстрелять, на основании чего настоящее дело прекратить»
.
Вот так, просто и без затей…
Глава пятая.
В ПОДВАЛАХ ЧК
Революция — суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных.
Л.Д. Троцкий
Вы вот пишете — нельзя связанного человека убивать, а я этого не понимаю. Как, почему нельзя? Иногда нельзя, иногда можно…
В. В. Боровский
Со следственными делами ЧК за 1918 год можно знакомиться, изучая их в архивах, можно просто читать изложение этих дел в «Красной книге ВЧК» или сборниках «Из истории ВЧК» — результат не меняется.
Разумеется, из архивных дел в разные стороны торчат живые человеческие судьбы, которые подручные Феликса Дзержинского и Моисея Урицкого обламывали и коверкали, втискивая в придуманные ими контрреволюционные заговоры, а в сборниках те же самые сюжеты палачи-сочинители попытались представить уже в готовом виде…
Тем не менее счистить запекшуюся кровь они не сумели, и эта кровь и сейчас проступает на чекистских «сочинениях».
1
В конце мая, когда чекисты Петрограда взялись за титаническую работу по «перебору людишек» в городе, Феликс Эдмундович Дзержинский со своими подручными решил «раскрыть» в Москве контрреволюционный заговор «Союза защиты Родины и свободы».
Союз такой действительно создал (пытался создать? рассказывал, что создал?) знаменитый террорист Борис Савинков
[24], но сам Савинков был великим фантазером и не столько организовывал, сколько фантазировал на темы организации, а ловить его самого было хлопотно, и Дзержинский решил пойти по другому пути.
