«В Городскую думу я прошел большинством голосов, а в Государственную по г. Николаеву также прошел, но в конечном результате голосов мне не хватило и я был зачислен кандидатом».
Об этом в ЧК лучше было не говорить, но Иосиф Васильевич, поскольку он был большой приятель с Урицким, рассказал все. Не насторожил Иосифа Васильевича и вопрос о Злотникове.
Верный манере подчеркивать при каждом удобном случае собственную значимость, он поведал обрадованному Байковскому, что со Злотниковым познакомился в 1912 году во время представления царю монархических организаций, где он, Ревенко, находился конечно же по долгу службы…
Правда, Ревенко категорически отрицал связь с «Камор-рой», более того, как и Злотников, заявил, что слухи о «Каморре народной расправы» считает «совершенно абсурдными и провокационными, о которых здесь только и узнал», — но уж этого-то, будь он поумнее, Иосиф Васильевич мог бы и не говорить. Урицкий, с которым он был большой приятель, и сам прекрасно знал, где и что можно услышать о «Каморре»…
Говоря об Иосифе Васильевиче Ревенко, хотелось бы подчеркнуть, что он, как и Леонид Николаевич Бобров, не просто персонаж придуманного Моисеем Соломоновичем Урицким дела, но еще и достаточно яркий типаж.
В самом начале этой книги мы говорили, что Октябрьский переворот потому и удался, что был выгоден не только большевикам, но и большинству политиков, так или иначе примыкавшим к партии власти. Иосиф Васильевич Ревенко — типичный представитель этой когорты политиков.
Читая протоколы допросов, постоянно ощущаешь сквозящие за хвастовством и самовлюбленностью Иосифа Васильевича растерянность и недоумение.
Точно так же, как и более именитые сотоварищи, Ревенко не может понять, почему его, такого умного, такого ловкого, вытеснили из коридоров власти. В принципе и сейчас вчерашний монархист готов примириться с большевиками, лишь бы продолжать «гражданское» служение, лишь бы подали ему хоть копеечку власти. Только зачем же, зачем его обходят здесь молодые и в подметки ему не годящиеся конкуренты?
«Когда я принял на себя обязанности секретаря канцелярии Комиссии товарища Урицкого… — не скрывая насмешки, рассказывал С.С. Золотницкий, — Ревенко стал со мною мягче. Однако однажды он заметил: “Вот теперь вы на моем месте. Разница только в том, что я окончил пять высших учебных заведений, а вы и среднее-то окончили ускоренно”»
…
Слепота и полнейшая гражданская глухота отнюдь не частные недостатки И.В. Ревенко. Письма, изъятые у него, о которых мы говорили выше, свидетельствуют, что этими же недугами были поражены многие политики того времени.
Вспомните письмо П.Н. Милюкова, который ради «преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев» пошел на прямое предательство родины, ибо обостренным чутьем политика ясно ощущал, что победа России в этой войне становится неизбежной, а значит, и столь дорогим мечтам подходит конец. Даже и после Октябрьского переворота, когда он сам оказался среди жертв, не смог Милюков признаться в ошибке…
Точно так же, как и А.Ф. Керенский, который, приступая к рассказу о предоктябрьских событиях, пишет, что «последствием генеральского путча был полный паралич всей законодательной и политической деятельности в стране, поэтому я весь ушел в дело спасения основ демократии и защиты интересов России на предстоящей мирной конференции победителей в войне».
И ведь не в политическом запале, не в горячке событий были написаны эти слова, а в мемуарной тиши и раздумчивости…
В принципе, председатель Николаевского отделения «Союза русского народа» Иосиф Васильевич Ревенко должен был бы противостоять кадету П.Н. Милюкову и эсеру А.Ф. Керенскому, но это противостояние чисто внешнее, организационное, а внутренне они одинаково самовлюбленны, одинаково замкнуты на своих интересах.
И как личность, и как общественный деятель И.В. Ревенко мельче и П.Н. Милюкова, и А.Ф. Керенского. И может, как раз поэтому вся подловатая сущность политиканов проступает в нем в самом неприкрытом виде.
Вот любопытный документ из дела И.В. Ревенко:
«Председатель Чрезвычайной Комиссии
по разгрузке Петрограда.
27/14 февраля 1918 г. № 94
УДОСТОВЕРЕНИЕ
На основании Отдела III Протокола заседания Чрезвычайной Комиссии по разгрузке Петрограда от 22/9 февраля 1918 г. предъявитель сего Иосиф Васильевич Ревенко, как служащий в Канцелярии означенной Комиссии освобождается от принудительных общественных работ и мобилизации».
Мы уже рассказывали, что большевики «разгружали» Москву и Петроград для того класса местечковой администрации, на который могли они опереться.
От кого разгружали — тоже понятно…
От офицерства…
От русской интеллигенции…
От петроградских рабочих…
И помогал большевикам в этой разгрузке вчерашний «черносотенец», член руководства «Союза русского народа» Иосиф Васильевич Ревенко!
Об этом свидетельствовал и Сергей Семенович Золотницкий.
«В январе месяце, — рассказывал он, — когда я по службе должен был обратиться в Чрезвычайную Комиссию по разгрузке Петрограда (Мариинский дворец), я к своему удивлению встретил его (Ревенко. — Н.К.) там тоже очевидно на высшей должности»
.
Характерно, что работал Ревенко в этой должности не на страх, а на совесть. Вообще, сотрудничая с большевиками, Иосиф Васильевич достаточно убедительно (для самого себя) обосновал необходимость этого сотрудничества.
Среди бумаг, изъятых у него, есть набросок статьи
, в которой содержится попытка оправдать суровые меры, принятые советской властью к участникам декабрьской забастовки служащих.
«Говорят, чиновничья забастовка вызвана тем, что большевики являются якобы захватчиками власти, что они насильственно свергли законно-существовавшее временное правительство. Так ли это и состоятельно ли предъявляемое в этом отношении к большевикам обвинение?»
Отвечая на этот вопрос, автор статьи совершенно резонно указывает, что вся история революционной власти сводится к последовательным ее захватам со стороны разновременно сменяющих друг друга ее носителей…
«В момент Февральского переворота Государственная дума была распущена, притом распущена указом, последовавшим в полном согласии с действовавшим в то время законом. Не подчинившись ему, признав себя носительницею и источником не принадлежавшей ей, по закону, верховной власти — Дума несомненно совершила революционный акт, произвела насильственный захват власти…
А на каком законе основано существование учрежденного в революционные дни г. Родзянкою думского комитета и не является ли его образование выхватыванием власти у Государственной думы?..
Но временное правительство первого, гучковско-милюковского, состава хоть получило свое начало от Комитета Думы. Ну, а второй состав, с сохранением председательства Львова, но с участием предварительно выхолощенных от всякого социализма социалистов? А состав правительства Керенского? От кого получили они свои полномочия? Единственный их источник — ссылка якобы на волю революционного народа»…
