Так… Между делом…
В «экстазе», как выразился бы писатель Максим Горький, русофобии и человеконенавистничества.
7
У несчастных обитателей застенков Моисея Соломоновича Урицкого оставались на свободе отцы и матери, братья и сестры, дети и жены. Наконец, оставались просто близкие люди и сослуживцы, жизнь которых тоже менялась с этими арестами.
«Так как от моего заключения зависит состояние приюта, богадельни и домов Комиссариата призрения, переданных мне в заведование Отделом социальной помощи, то я очень прошу указать хотя бы приблизительный возможный срок моего освобождения, чтобы я мог решить, как мне поступить в дальнейшем с указанными учреждениями»…
Документами, подобными этому, пестрит дело «Каморры народной расправы». И вообще, когда читаешь его, трудно отделаться от впечатления, что многие аресты и изъятия производились специально, чтобы затруднить и без того нелегкую жизнь петербуржцев.
Видимо, тут генеральная линия Моисея Соломоновича на принудительное ускорение «кристаллизации» удачно совмещалась со стремлением рядовых чекистов к «превосходной» жизни.
В уже упомянутом нами рассказе «Дорога» Исаак Бабель сообщает, что после разговора с Урицким «не прошло и дня, как все у меня было, — одежда, еда…»
Откуда бралась еда в голодном городе, становится понятно, когда просматриваешь ордера на аресты, подписанные Урицким.
Моисей Соломонович требовал, чтобы при арестах изымались документы, деньги и золотые вещи. Чекисты, проводившие обыски, как это видно из протоколов, изымали еще и продукты питания, а также вино и вообще понравившиеся им предметы обихода.
И действовали они так по благословению самого Григория Евсеевича Зиновьева, который 29 мая на экстренном заседании Петросовета сказал: «Если и нужно будет кого-нибудь перевести на солому, то в первую голову мы переведем на солому буржуазию»
.
Так вот, если же прибавить к этому тревогу за судьбу брошенного в застенок родственника, положение ограбленных людей становилось воистину трагическим. Даже документов, чтобы устроиться на работу и как-то прокормить себя, чекисты не оставляли им.
И все-таки многие и в этой бесчеловечной ситуации находили в себе силы оставаться людьми. Продавая последнее, собирали они передачи арестованным родственникам, писали прошения, нанимали адвокатов…
Обойтись без рассказа о судьбе этих людей в нашей книге нельзя, потому что их страдания и муки неотъемлемы от жизни Петрограда в июне 1918 года…
Мужа Анны Яковлевны Мухиной арестовали в ночь на 22 мая, когда были произведены основные аресты по делу «Каморры народной расправы».
Об этом свидетельствуют прошение поверенного В.И. Булавина: «В ночь на 22 мая в квартире своей был арестован веритель мой Василий Петрович Мухин…» — и сами чекисты в постановлении о прекращении дела Мухина в связи с расстрелом его: «Василий Петрович Мухин был арестован 22 мая 1918 года»
…
Однако, как мы и говорили, в этом же томе вшит ордер на арест В. Мухина и «других мущин», датированный 3 июня
.
Видимо, в суете того июньского дня Моисей Соломонович позабыл даже, что Василий Петрович Мухин уже арестован, и подмахнул товарищу Юссису ордер № 352 на его новый арест…
Спешка ли, растерянность ли заставили Урицкого послать своих подручных арестовывать уже арестованного человека — мы не знаем. Однако, почему Урицкий выбрал именно Василия Петровича Мухина на роль финансиста погромщиков, попытаемся понять.
Ну, во-первых, Мухин был достаточно богатым человеком.
Во-вторых, он был знаком с Л.Т. Злотниковым. Злотников заходил к Мухину, прочитав объявление о сдаче внаем комнаты…
Конечно, В.П. Мухин твердил на допросах, дескать, никаких денег Злотникову ни через Егорова, ни лично не давал…
— Таких сумм, как вы указываете, я не давал… — говорил он Байковскому. — Да и что теперь на двести или четыреста рублей можно сделать? Я человек состоятельный, и если бы дал, то дал бы гораздо больше!
Наверное, Байковский, хотя у него, как у чекиста, и не возникало нужды покупать продукты самому, мог все же знать, что на двести рублей в Петрограде в мае 1918 года можно было купить по случаю килограмма три сахара, но организовать на эти деньги погромную организацию конечно же было затруднительно.
Впрочем, какое это имело значение?
Ведь ни Урицкий, ни тем более Байковский не предполагали, что дело «Каморры народной расправы» кто-то будет потом изучать, поэтому и нужды изображать правдоподобие они не ощущали…
Они подходили к делу с другой стороны.
Мог Мухин дать деньги?
Мог…
В дело вшито прошение рославльских гимназисток:
«Принимая во внимание, что мы, ученицы 2-й Рославльской гимназии, своим образованием обязаны Василию Петровичу Мухину, который построил здание гимназии, дал средства на нее, многих из нас содержит на своих стипендиях, мы не можем оставаться равнодушными к судьбе человека, таким щедрым образом облагодетельствовавшего бедноту города Рославля»
.
Гимназия, конечно, не погромная организация, но и в большевистскую концепцию устроения России она тоже не вписывается… Зачем содержать на стипендиях гимназисток, если эти деньги могут быть использованы на нужды чекистов?
Вероятно, это соображение и решило судьбу миллионера…
Но вернемся к Анне Яковлевне Мухиной…
Она, разумеется, даже не догадывалась, что судьба ее супруга, которого она, несмотря на большую разницу в возрасте, и любила, и уважала, предрешена Моисеем Соломоновичем.
После ареста мужа она осталась с тремя детьми, старшему из которых было восемь лет, практически без средств и вынуждена была отпустить и француженку-гувернантку, и кухарку, и няню.
Кроме того, жить одной ей было и небезопасно.
В.В. Мирович, задержанный в конце июня на квартире у Мухиной, рассказал, что Анна Яковлевна просила его «заходить к ней каждый день, чтобы оградить от различных людей, желающих воспользоваться ее тяжелым положением»
.
Как можно понять из документов, особенно досаждал Анне Яковлевне некий коммунар Штрейзер, который под видом устройства «засад» то и дело вламывался в квартиру.
И только поражаешься мужеству этой женщины: оставшись без средств, с малолетними детьми на руках, она находит в себе силы хлопотать о муже.
«Мой муж — хороший семьянин, чуждый какой бы то ни было политики, скромно жил со мною и малолетними детьми…
Вся его жизнь — как на ладони и мне прекрасно известна.
Он много отдавал времени заботам о своей семье, воспитанию своих детей. Еще он состоял попечителем гимназии в г. Рославле Смоленской губернии, часто ездил туда по служебным обязанностям, принимал глубоко к сердцу интересы учащейся молодежи во вверенной гимназии.
