Кожа прорвалась под острым лезвием, красная струйка потекла
на грудь. Додон с усилием поднялся:
— Иду... будьте прокляты...
Лай собак слышался все сильнее. Мрак увидел сквозь редеющее
пыльное облако силуэты двух собак, за ними маячили люди, но тут на головы и
плечи рухнул целый водопад. Ледяные струи, тяжелые, будто из тучи обрушилось
все море, пригибали к земле, забивали дыхание, топили, вбивали в землю. Мрак
слышал как ругался Зализняк, всхлипывал в страхе Додон, его тащили как мокрый
мешок. Над головой тяжелый грохот сменился страшным сухим треском, будто
гигантские руки ломали лес прямо над головами.
Потом этот треск стал оглушающим. Впереди блеснул огонь,
ослепляющий и страшный, в лицо пахнуло странно свежим воздухом. Ослепленный
Мрак сделал еще несколько шагов, Додона волочили как труп, Зализняк вскрикнул,
указал кивком на яму впереди.
Оттуда поднимался дым пополам с паром, но дым быстро исчез,
тугие струи залили яму, видно как вода кипит, бурлит, остужая раненую молнией
землю.
— Как думаешь, — тонкий голос Зализняка чудом проскакивал в
щели страшного грохота, — в кого из нас попадет?
— Если бог не косорукий, — ответил Мрак злобно, — то поцелит
в середку.
Додон застонал и попробовал перебирать ногами. Зализняк
ухватил другой рукой и за ворот, потащил как тушу забитой козы.
— Теперь верю! — прокричал он сипло, — что оторвемся!
— Побоятся задницы намочить? Мы ж не кур накрали — царя
тащим!
Зализняк все же услышал или догадался, заорал:
— Это не артанцы, что за честь в огонь и ливень! И не славы,
что верны вождю до последней капли крови. Здесь куявы!
— Ну и что?
— Нарядное платье берегут, а не какую-то непонятную честь,
дурень.
Мрак не поверил, таких людей не свете нет, чтобы тряпки
ценили выше чести. Не поверил и когда в самом деле прекратилось злое тявканье,
перестали мелькать тени догоняющих. Просто сумели в дождь оторваться от погони.
А собакам нюх в ливень не подмога.
Глава 4
Внезапно он понял, что орет, а в ответ истошно орет Гонта,
жилы на шее вздулись как канаты. Расхохотался, ибо гроза быстро уходила вперед,
с ней ушел и грохот, перестала трястись земля, а мощная стена ливня вздымала
стену из пыли и грязи уже впереди.
— Ну и дождичек, — сказал Гонта уже без крика. — Такой
утопитдаже стадо гусей и двух уток впридачу.
Спуск был крут, но перед ними расстилалась долина, чуть ниже
бежал вздувшийся ручей, волочил камни, ветви, сломанные грозой деревца.
Виднелись хижины земледельцев, на опушку леса вышли из-под промытых дождем
деревьев тучные коровы.
— Ну и что дальше? — сказал Мрак со злостью. — Мы ж не можем
с этой жирной жабой таскаться всю жизнь!.. Нам спать надо, нам многое надо.
— Будем, — сказал Зализняк, — по очереди.
— Мне на него уже смотреть тошно, — сказал Мрак с
отвращением. — Я лучше рискну головой, чем буду нюхать этого...
Зализняк подумал:
— Можно проволочь по ручью. За ноги.
— Может, лучше зарезать? Вдруг какой заразный?
Додон простонал, желтый от ужаса:
— Это у меня желудок больной!
— Ничего, — сказал Мрак недобро, — с нами вылечишься быстро.
Не покормим еще с неделю... а то и год... желудок отдохнет, сам вылечится.
Будешь стройный как червяк и худой как поросячий хвост. Нет, стройный как
поросячий хвост, а худой...
Снова тащили его так, что царь едва касался ногами земли. Но
и тогда дышал часто, взмок, побагровел. Мрак побаивался, что царя черная
болезнь хватит раньше времени.
Завидев расщелину, упали без сил. Дыхание было такое сиплое,
что не услышали бы конского топота. К счастью, коня сюда мог бы затащить разве
что Змей Горыныч. Додон лежал лицом вниз, всхлипывал. Зализняк со стоном
перевернулся.
— С такой жизнью не дожить до старости, — прошептал он,
хватая широко распахнутым ртом воздух. — Точно не дожить...
— Зачем тебе старость? — удивился Мрак.
— Старость — самая лучшая пора, — ответил Зализняк
замученным голосом, но с великим убеждением. — Старость — это мудрость,
уважение младших... А это значит — от всех. Тебе дают самое теплое место, самый
мягкий хлеб, спрашивают уважительно: не дует ли, добро ли почивалось... Тебя
слушают, раскрыв рты, потому что ты уже побывал ими — и младенцем, и отроком, и
зрелым мужем, а им еще предстоит все. Ты все знаешь наперед, может
предостеречь, указать ямы, через которые прошел, кивнуть на частокол, где
портки рвал...
— Наверное, — протянул Мрак задумчиво. Губы его дрогнули в
горькой усмешке. — Наверное, это здорово бы... Но ведьма предрекла моим
родителям, что я не доживу до старости. Подумаешь, удивила! При этой жизни!
Зализняк с трудом отдышался, но лицо все еще было
страдальческое, с темными разводами под глазами. Хмуро повел в сторону Мрака
налитыми кровью глазами:
— А что значит, что тебе жить лишь до первого снега?
— Меньше, — поправил Мрак. — Сказано, что снега уже не
увижу. Это значит, что помереть могу прямо сейчас.
Зализняк встревожился:
— Не вздумай! Мне одному тащить этого кабана?.. Уж
побарахтайся. Впрочем, от судьбы не уйти. Ты, как я вижу, не больно убиваешься?
Мрак помолчал. Солнце уже висело над краем земли, и его лицо
в багровом свете выглядело зловещим и печальным.
— Рождают нас, — ответил он нехотя, — нашего согласия не
спрашивая. Не спрашивая где, у кого, в какой семье, у знатных или простолюдинов
нам желательно появиться на свет. Но чтобы исправить эту неправду, а это
великая кривда, Род и дал нам свободу умереть так, как захотим.
— Ну... — протянул Зализняк озадаченно, — он дал не так уж и
много.
— Мрут все. От смерти не уйти, не откупиться. Но мрут по
разному. Один в плаче, другой — смеясь, за одним жалеют родные, а то и все
село, а за другим и жаба не кумкнет. Или даже вздохнут с облегчением. С
появлением на свет ничего не поделаешь, но уйти человек должен стремиться
по-людски. Достойно. Красиво. Гордо. Времени на подготовку хватает: вся жизнь.
Помолчали, быстро копили силы. Зализняк сказал со вздохом:
— Вижу, ты это обдумывал долго.
— Не зря.
— Нет, правда. Как говоришь: эка невидаль родиться, но дай
нам Род достойно умереть?
— Точно, Зализняк. Но что будем делать с этим боровом?
