— Он... погиб? — спросил Мрак.
— Да, — прошептал Подлещ. — Он сорвался с обрыва. Это
случилось пятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней тому.
Мрак развел руками:
— Вы дрались достойно мужчин. Тебе не в чем себя упрекать.
Он поднялся, огляделся, еще раз развел руками:
— Прости, что потревожил. Но ты, того... не терзай себя.
Была война. Мог погибнуть ты, а он бы терзался. Прощай!
Он прошел через роскошную комнату, уже мечтая как можно
быстрее выйти на свежий воздух.
— Прощай, — ответил невесело Подлещ, когда Мрак уже открывал
дверь. — Но лучше бы, наверное, мне сорваться с обрыва. Я бы не слышал все эти
пятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней его умоляющий крик: «Подлещ,
подай руку!»
Мрак кивнул, шагнул из комнаты, потом до него дошло, он
вернулся. Подлещ без сил лежал, рука его свисала до пола.
— Эй, — сказал Мрак негромко, — получается, ты мог бы его
еще спасти?
Подлещ пошевелился:
— Вряд ли. Он уже падал, его пальцы скользили по гладкому
камню. Он цеплялся чудом, обламывая ногти... Я не успел бы к нему даже
повернуться!
— Но ты... хоть пытался?
Подлещ ответил упавшим голосом:
— Нет. В это время в нашу сторону бросились горцы. Это
дикари, что любят долго пытать пленных. О них рассказывают жуткие истории. И
я... бежал. Даже бросил меч, чтобы легче перескочить расщелину. И то едва-едва
не... Врагов десятка два, я бы все равно ничего не смог! А так бежал, прыгал
как горный козел по скалам, чудом перепрыгивал разломы, сумел не сорваться на
узких тропинках... К вечеру догнал остатки наших войск, что бежали еще раньше.
Я знал, что Сулима погиб, но крик: «Подлещ, подай руку!» все время звучит в
моих ушах.
Теперь Мрак понял, почему Подлещ иногда смотрит сквозь него,
а голову склоняет чуть набок, прислушиваясь к слышимому только ему зову.
— Ладно, я пошел, — сказал Мрак невесело. Он вспомнил
отчаянные глаза Светланы. — Но мне нельзя без молодильных яблок. — Нельзя...
Где ты, говоришь, бросил... э-э... друг твой остался висеть?
Подлещ посмотрел на варвара недобро. В слабом голосе
прозвучала злость:
— А тебе что?
— Да я бы съездил. У меня была одна надежда, да и та, сам
понимаешь...
Подлещ покачал головой:
— За эти годы даже кости рассыпались в прах, а ветер развеял
по свету. Ржа дотла сожрала меч и шелом. Да и ее дождями и снегами унесло в
море.
Мрак чувствовал безнадежность, тоску. Сказал невесело:
— А что мне еще? Просто поеду туда.
— Зачем? — повторил Подлещ горько. — Если бы у него был,
скажем, перстень, тот еще мог бы уцелеть, затеряться в траве или меж камней. Да
и то, боюсь, пришлось бы в пропасть спускаться. А туда и птицы не решаются.
Мрак кивнул:
— А что я теряю? Была одна тонкая ниточка, привела к тебе.
От тебя — к твоему другу. Мне все равно куда ехать. Такие, как я, не живут на
одном месте.
Глава 37
Улицы были темными, луна не светила, а пряталась за
облаками. Узкими переулками он добрался до постоялого двора. Все время ждал,
что попытаются обобрать, ограбить, но так никого и не встретил. Плюнул с
досады, прошел через корчму наверх, задевал столы и поздних гуляк, но опять же
никто не возжелал ссориться.
Плюхнулся на постель, но сон долго не шел. На душе было
горько, будто наглотался полыни. Снизу доносились пьяные вопли, смех, звяканье
посуды. Никто к нему не явился подраться, доступные девки тоже не показывались,
даже ведьмы и ожившие мертвяки не лезли через единственное окошко.
Тоже мне страна колдунов, подумал Мрак неприязненно. Это ж
сколько ждать? Впервые на постоялом дворе ничего не случается. Они ж для того и
служат, чтобы здесь отвести душу, совершить нечто непотребное, запрещенное
законами людей и богов. Непотребное, но сладкое.
Он ворочался с боку на бок до полуночи, наконец заснул в
глубокой тревоге. Не к добру отсутствие нечисти. Даже в самых мирных постоялых
дворах что-нибудь да случалось...
Проснулся на полу за ложем. В ладони была мокрая от ночного
пота рукоять топора, а спал ногами ко входу. Осмотрелся быстро, но ни трупов,
ни вурдалачки в постели. Даже крови на полу или ложе нет, а подпертая дверь так
и осталась подпертой поленом. Жаба прыгала по подоконнику, сытая и довольная.
Комары здесь были с тараканов, дожили до холодов и обещали пережить зиму.
Опять плюнул с досады, дурной знак проспать вот так мирно.
Явно что-то ждет впереди очень непростое. Боги никогда не дают два пряника
кряду.
В конюшне придирчиво осмотрел коня. Мальчишка, помощник
конюха, трясся и обливался потом, ибо варвар заглядывал коню и в зубы, и под
хвост, щупал бабки, тыкал кулаком в пузо, дул в уши, искал вдоль хребта вторую
жилу, но конюшенник не решился подменить коня, или не сумел. И нечисть тут
бестолковая, понял Мрак с отвращением. Как тут живут, непонятно.
Когда выезжал из ворот, услышал дробный конский топот. Из
переулка выехал всадник, кивнул ему с явной неприязнью. Был он в длинном плаще,
под ним просматривались доспехи.
Мрак вытаращил глаза:
— Подлещ?
— А ты кого ждал? — буркнул всадник. Он был бледен, словно
вовсе ночь не спал, ежился от утренней сырости и свежести. Под доспехом на нем
была теплая одежда.
— Да уж не тебя, — ответил Мрак. — Неужто поедешь?
— Угадал.
— Зачем?
— Не знаю. Тянет. Что-то внутри тянет.
Мрак кивнул понимающе:
— Один мой друг называл это совестью. Второй называл законом
богов, который внутри нас. Но как не назови, а я рад, что ты едешь. Без тебя
полжизни искал бы тот чертов перевал. Но не рассыпешься в дороге?.. Я зрел как
тебя под руки вынимали из корыта...
Подлещ пустил коня рядом, одни поехали по еще сонной улице.
Подлещ огрызнулся:
— Это уважение выказывают! Я знатный боярин, рода
старинного, от самого Яфета веду. Да и не меня купают и вычесывают, а мои
богатства.
За воротами города кони пошли рысью, а когда разогрелись, их
пустили в галоп. Мрак посматривал на Подлеща, но тот в самом деле оказался из
хорошего дерева тесан. Побледнел еще больше, морда заострилась, щурится, но
скачет, даже перестал на конской спине плюхаться как мешок с... травой.
В полдень дали передых коням, дальше гнали до сумерек.
Заночевали в крохотной веси, а утром с первыми петухами пустились в путь. Мрак
дивился, хотел из жалости коней гнать помедленнее, но Подлеща словно повела
какая-то иная сила, что поселилась в его теле. Он посерел, глаза валились, губы
пересохли, но упорно гнал и гнал коня по узким дорогам.
