— Ну, — сказал вожак с неловкостью, — ты прости нас... Что ж
ты совсем? Только по этой зверюке тебя и признали.
Мрак молчал, он слышал другие голоса и видел другие лица.
Тот мир был настоящим, а этот был только тенью. И он тоже был тенью, которой
другие тени что-то говорили, спрашивали, что-то совали в руки, что-то
набрасывали на плечи.
Жаба поерзала, умащиваясь поудобнее. Даже на двух коленях
помещалась едва-едва, балансировала, часто падала, но упрямо взбиралась на
любимое место.
— Мы слышали о твоей Хрюнде, — сказал вожак почтительно. —
Ты того... ешь! У тебя был долгий путь.
Мрак жевал безучастно, в ушах звучал серебристый голос
единственной в мире женщины. Он говорил ей мысленно убедительные слова,
объяснял, доказывал, спорил, убеждал, краем глаза видел возникающие в поле
зрения чужие руки, что совали ему сыр и хлеб, но еще яснее видел ее нежные
руки, такие холодные и безучастные. И опять в том мире говорил ей и жадно
смотрел в божественное лицо, а здесь двигались только полупрозрачные тени,
бормотали, шелестели.
— Куда путь держишь на этот раз? — спросил вожак.
— Путь? — переспросил Мрак.
Он не знал, что куда-то движется вообще. Он все время
находился в том мире, где говорил с нею и убеждал, где слышал запах ее волос и
чистой нежной кожи, где видел лучистые глаза и гордую приподнятость скул.
— Ну да. Куда идешь сейчас?
— Иду, — согласился Мрак. — Да, иду.
Больше его ни о чем не спрашивали. Совали еду. накидывали на
плечи шкуры, подавали ковшик с чистой родниковой водой.
Он шел через Степь, когда сзади загрохотали конские копыта.
Послышался грозный окрик, над головой просвистела стрела. Он шел, не оглядывался,
это все происходило в ненастоящем мире, слышал как заворчала жаба.
Затем обогнал рыжий конь, на нем пригнулась миниатюрная
женщина. Развернув коня, загородила дорогу, в тонкой руке блестел узкий как
прут меч с загнутым лезвием. Жаба заворчала громче, выдвинулась вперед,
закрывая собой Мрака. Теперь, когда вымахала с крупного кота, она выглядела
страшноватой.
Конь захрапел и пугливо подался назад. Всадница сказала
изменившимся голосом:
— Боги, да это же... это же великий влюбленный!
Она сорвала с пояса рог и звонко протрубила. Издалека
донесся ответный звук. Поляница протрубила еще, уже по-иному, выслушала:
— Добро... Сейчас сюда прибудут.
Мрак шел, словно ее и не было. Поляница поспешно убрала коня
на обочину. Мрак прошел с полверсты, когда на этот раз за спиной раздался
грохот уже дюжины копыт.
Лица этих теней вызывали какие-то смутные ощущения. Он не
понял, почему одна вскрикнула:
— Боги, Мрак!.. Это я, Мара. Ты не узнаешь меня?
Потом сидел у костра, видел блестящие глаза. Некоторые лица
узнавал, только не помнил ни имен, ни где видел этих людей. Потом вместо костра
появились стены шатра, запахи еды сменились на ароматы благовоний. Еще одна
женщина трогала за руку, гладила по плечу. Он слышал сочувствующий голос:
— Ну как так можно?.. Мрак, что от тебя осталось?
И другой голос:
— Медея, он не слышит.
— Почему?
— Посмотри в его глаза. Он слышит другие голоса.
Сочувствие в глазах сменялось жалостью, а затем и
состраданием. В глазах Мары появились слезы, налились озерами, прорвали
запруду, побежали по щекам.
Звонкий голос царицы поляниц Медеи стал сдавленным, словно
горло сжали злые пальцы:
— Я не могу это вынести!.. Такой человек... Неужто это может
свести с ума?
Он слышал, отчасти понимал и хотел даже ответить, что они
сами безумцы. Он счастлив в своем мире. Здесь нет страданий, нет боли, нет
потерь. Его сокровище постоянно со ним, он общается с нею, разговаривает,
целует край ее одежды. Он не хочет возвращаться в жестокий мир реальности. И ни
за что не вернется.
Страж открыл перед ней дверь, и Светлана со страхом
переступила порог. Здесь всегда полумрак, хотя комната на вершине башни, воздух
тяжелый как болото, будь окна открыты настежь или завешены твердым воздухом.
Волхв поклонился:
— Изволишь?
— Да, — ответила она коротко. — Снова.
В глубине помещения блестело широкое зеркало из темной
бронзы. Ковали его три года, а потом девять лет, как помнила Светлана,
полировали и увлажняли настоями волшебных трав. С позапрошлого года Додон
пристрастился было смотреться, но недавно увидел что-то гадкое, больше сюда не
поднимался.
Волхв брызнул на зеркало отваром чаги со зри-травой.
Блестящая поверхность покрылась темной водой, что шипела и быстро испарялась.
Волхв повернул зеркало так, чтобы царевна могла наблюдать, встал сзади.
Еще отвар не испарился, но уже проступили хмурые скалы,
отвесные стены красного гранита. Острые зубцы упирались в небо, разрывали
облака в клочья. Далеко-далеко внизу по узкой дорожке брел крохотный человек.
Похоже, его видели через глаза парящего орла. Светлана чувствовала по движению
воздуха за спиной как волхв пытается приблизить изображение, дышит с натугой,
наконец орел снизился, человек стал крупнее.
Она слышала как за ее спиной охнула маленькая Кузя. Ее
сердитое сопение стало громче. Светлана старалась не оборачиваться, чтобы не
наткнуться на негодующие глаза маленькой сестренки. Ей хотелось обнять ее,
прижать к груди и, ласково ероша пышные волосы на детской головке, сказать: что
ты понимаешь, мое доброе сердечко? Это очень непросто...
Теперь было видно что Мрак бредет, волоча ноги и загребая
пыль. Его плечи повисли, спина горбилась. Он сильно похудел, черты лица
заострились. Глаза неотрывно смотрели перед собой, а ноги иной раз
промахивались, наступая на камень. Он терял равновесие, взмахивал руками. В
одной была корявая клюка, с такими бродят нищие и старцы.
Светлана ощутила укол в сердце. По ее вине, хотя вины на
самом деле нет, этот человек обрек себя на изгнание, дальние дороги и боги
знают на какую жизнь!
Мрак был в нищенском рубище. Сапоги измочалились, подошва
была подвязана тетивой. Волосы стали серыми от дорожной пыли и грязи. Даже на
ресницах повисла пыль, а лицо стало пестрым от разводов пота и грязи.
Он брел, почти ничего не видя перед собой. Иной раз задевал
плечом отвесную стену слева, а Светлана каждый раз хваталась за сердце: справа
в двух шагах тропа обрывалась отвесной пропастью!
Хотела было прекратить подглядывать за человеком, который
так много для нее сделал, но впереди за поворотом открылась гора, вершину
которой венчал хмурый дом-крепость. Он был в десятке верст, но Светлана,
которая была от горы еще дальше, зябко передернула плечами. Есть дома, где
живут, есть дома, в которых отбиваются от врагов, а этот вроде бы строили лишь
затем, чтобы пугать своим видом.
