Внезапно донесся тихий голос, едва различимый среди шелеста
трав:
— Мрак...
Мрак насторожился, огляделся. Голос снова повторил, теперь в
нем прозвучала надежда:
— Мрак... Ты можешь услышать меня?
Мрак снова огляделся, никого не заметил. Пальцы сжались сами
на рукояти ножа. Спросил сдавленно:
— Кто говорит со мною?
— Мрак...
— Да, меня зовут Мрак. Кто ты?
Голос произнес с радостной ноткой:
— Как хорошо... и как печально, что ты слышишь меня.
— Почему?
— Хорошо, потому что ты первый, кто меня услышал, а плохо...
потому что меня может услышать лишь тот, кто одной ногой уже в могиле. И кому
ее не избежать.
Мрак ощутил как повеяло холодом, но буркнул тем же грубым
тоном:
— Все там будем. Кто раньше, кто позже. Но будем все. Что ты
хочешь?
— Дозволь... идти с вами.
Мрак спросил настороженно:
— Но кто ты?
— Я... был величайшим колдуном Куявии, Артании и даже
Славии. Так я полагал. Однажды я, отправляясь в дальнее странствие, велел слуге
присматривать за домом и моим телом. Если я вдруг не вернусь, то он должен
через неделю сжечь мое тело, а в капище принести дары Роду. Я отправился в
путь, побывал в дальних странах и высших сферах, а тело мое недвижимо покоилось
в доме. Но на шестой день слуге сообщили, что его родители при смерти. Могут
умереть, его не повидав. И тогда он сжег мое тело и успел к своим родителям до
кончины.
— Хорошего сына воспитали, — заметил Мрак.
— Да, но я, когда вернулся, не нашел своего тела!
— Гм... Вселись в другое, — посоветовал Мрак. — Отыщи
какого-нибудь дурня. Их видно издали, у них слюни текут. Или преступника. Ты,
надеюсь, не вор, не душегуб?
Голос сказал печально:
— Так поступать нехорошо. Каждый имеет право на жизнь.
— Ну-ну. Это еще как сказать... А с нами пошто восхотел?
Голос ответил серьезно, и на Мрака снова пахнуло холодом
могилы:
— Вы все умрете. Скоро. И тогда я смогу вселиться в любое из
ваших тел.
Мрак зябко поежился. Внутри стало тяжело и холодно, словно
внутренности превратились в глыбу льда. Дрогнувшим голосом предложил:
— Может... тебе лучше вселиться в того, кого мы успеем
зарубить? Я для тебя зарублю парня покрепче и покрасивше.
Голос произнес тихо:
— Нет. Так я не могу.
— А я не хочу, — возразил Мрак, — чтобы в моем теле кто-то
жил, копался, двигал моими руками.
— Мрак, — сказал голос, — ты не понимаешь... Никто из вас не
уйдет живым. И я, даже если войду в твое тело, тоже паду убитым.
Мрак спросил озадаченно:
— Тогда на кой тебе это все? Летай себе, глазами лупай. Это
ж тебе счастье выпало! Никто морду не набьет, в грязи не вываляет, за ночлег не
платишь. Если ты сейчас — душа, а волхвы говорят, что душа бессмертна...
— Да, но ничто не остается неизменным. Сейчас моя душа еще
чиста... почти. И я еще могу войти в царство блаженства. Но ежели я буду видеть
зло, а я его вижу, и не вмешиваться, то тем самым я становлюсь его
соучастником. Понимаешь?
Мрак покачал головой:
— Что-то мудрено. Для меня. Я человек простой и даже очень
простой. Но ежели тебе надобно для спасения души... раз тело уже
пропутешествовал, идти с нами, то давай, чего там. Кормить тебя не надо, на
коне места не требуешь. Порхай себе следом, аки... ну, тебе виднее.
И он снова углубился в свои думы, ни мало не дивясь
странностям, что встречаются на его последнем пути.
Глава 43
Мрак, углубленный в свои думы, едва ли замечал коня под
собой, Гонта и Ховрах затеяли сложный спор, правда ли, что в Хольше у кого чуб
больше, тот и пан. Лишь Кречет счастливо бдил, берег, охранял, и он первый
насторожился, когда слева за пару верст появилось желтое облачко пыли.
Некоторое время наблюдал, затем подъехал к троим гостям царя
Додона:
— Кто-то прет в том же направлении.
— Ну и что? — удивился Ховрах.
— А то, — сказал Кречет многозначительно, — что дороги
впереди сходятся.
Пыльное облачко придвигалось, разрасталось. Наконец зоркие
глаза Мрака различили скачущего всадника. Тот был в доспехе, даже шлем не снял,
несмотря на жару. Так и блестит с головы до ног в ратном металле, аж глаза
слепит на солнце.
Конь несся споро, словно не чувствовал седока. Но что
насторожило и обеспокоило Мрака, так это тяжелая булава в руке всадника. Он на
полном скаку бросал ее высоко в небо, мчался дальше, а потом выбрасывал руку в
сторону, подхватывал на лету и снова почти без размаха зашвыривал грозное
оружие высоко в небеса.
Гонта тоже рассмотрел, пробормотал:
— Ловок... Ловок, ничего не скажешь!
Кречет, поправив меч, добавил:
— И очень силен.
Мрак и сам видел, что такую булаву даже поднять непросто, а
всадник зашвыривает в небеса с легкостью. Но что-то настораживало.
— Не понимаю, — сказал он наконец. — Как бы сила не играла,
но вот чтоб так без цели и смысла швырять в небо, будто гусей бьет... Хотя
никаких гусей там нет. Даже уток не видать... Да и доспехи по такой жаре!
Всадник их заметил, булаву убрал, а коня послал наперерез.
Мрак уже видел впереди развилку, где дороги сходились. Дальше тянулась одна
широкая. Как он помнил, до самого стольного града.
Кречет придержал своих людей. Их было сорок, но незнакомец
выглядел полным грозной силы, а Кречет был не из тех воевод, кто зазря потеряет
хоть одного человека.
Всадник издали вскинул правую руку в приветствии:
— Здоровья и счастья добрым людям!
Голос был звонкий и чистый, почти девичий. Мрак пустил коня
навстречу, ему все стало ясно, а за ним поехали остальные.
Всадник остановил коня шагах в пяти, без нужды поднял его на
дыбки. Был он молод, румян, на подбородке пробивался детский пушок. Длинные
золотые кудри падали на плечи, глаза были голубые, а ресницы выросли длинными и
загнутыми как у девицы. Он и был похож на красну девицу, только Мрак еще не
встречал девицу с себя ростом, да и руки юного молодца были толстые как у
Гонты.
— Куда путь держишь? — спросил Мрак.
