— А Славия почему ввязалась?
— А царь Славии Панас был добр и слаб. То одного жалко, то
другого. Помогал тому, кто в этот момент кидался за помощью.
В глазах Любоцвета заблестела влага от великого сочувствия:
— Так вот из-за чего... Бедная женщина!
Лицо Ховраха омрачилось:
— И совершенно невинно пострадавшая.
— Да, — вздохнул Любоцвет.
— Уж мне-то известно, — сказал Ховрах с мрачной гордостью, —
мне лучше всех известно, что с Тарасом они только разбирали тайные значки.
— Откуда известно? — спросил Любоцвет почти шепотом.
Кречет и Гонта вытянули шеи. Подъехали и другие воины, все
прислушивались, толкали друг друга локтями.
— Потому что ее сердце принадлежало другому, — ответил
Ховрах значительно. — Потому что душой и телом была с другим! Не с мужем,
конечно... Как и ее сестра, жена Додона, ныне запертая в высокой башне.
Он пнул коня в бока и поехал вперед. Там одиноко маячил Мрак
на большом черном коне. Любоцвет смотрел вслед, раскрыв рот. Во взгляде юного
богатыря было великое почтение.
Воины ехали с сумрачными лицами. Все знали, что едут на
верную смерть, но взгляд у каждого был тверд, а руки на поводьях не дрожали.
Мало кто переговаривался, каждый больше думал о своем, вспоминал близких,
перебирал прожитую жизнь.
Ховрах обогнал всех, конь под ним шел весело, а сам Ховрах
внезапно заорал удалую песню. Он подскакивал на спине терпеливого коня как
мешок с овсом, вид у него был веселый и беспечный. А песня была о будущем пире,
где вина потекут не реки, а разольется море, жрать станут только на злате, на
сребре пусть собаки едять, все будут топтать ковры, лапать толстых девок...
Гонта долго крепился, наконец кивнул Мраку:
— Поет!
— Поет, — согласился Мрак.
Гонта хмуро буркнул:
— И ты ничего не хочешь ему сказать?
— О том, что нас ждет?
— Да.
— А ему все равно. Он радуется каждому мигу жизни. А звону
мечей тоже обрадуется как старой доброй драке.
— После драки можно проспаться, а после пира, что нас ждет,
проснешься уже под лапой Ящера. Стоит ли ему класть голову?
— Думаешь, Додон его не пощадит?
Гонта оскорбился:
— Вроде не знаешь нашего царя!
Мрак долго смотрел в спину Ховраха. Тот без нужды горячил
коня, сворачивал с дороги, срывал на скаку верхушки промерзшей за ночь травы,
нюхал, с гнусным хохотом разбрасывал, передразнивая величавых волхвов.
— Ладно, — сказал Мрак наконец. — Мы отъехали уже далеко.
Скоро и стены Куявии... Отправь его обратно.
— Не поедет.
— Придумай!
Гонта хлопнул себя по лбу, догнал Ховраха, возопил отчаянным
голосом:
— Совсем забыл!.. Я должен отдать Медее важный наказ.
Ховрах, будь другом. Скачи к ней, я черкну пару слов. Это очень важно!
Он вытащил из сумки сверток тонко выделанной телячьей кожи.
Мрак с хмурым любопытством смотрел на непонятные значки. Гонта щедро рассыпал
их по листу, свернул в трубочку, перевязал шелковым шнурком и залепил воском,
что разогрел в ладони. Ховрах с неодобрением смотрел как Гонта для верности
приложил перстень с печатью. Конечно, читать он не умеет, как и Мрак, но по
дороге мог бы показать волхву...
— Это очень важно, — повторил Гонта настойчиво. — Скачи
обратно! А мы будем ждать тебя здесь.
— Нет, — поправил Мрак, — впереди по дороге неплохая корчма.
Там на постоялом дворе отдохнем, заночуем. И подождем.
Ховрах переводил ошалелый взор с одного на другого, наконец
с великой неохотой принял свиток. На лице была горькая обида. Из-за корчмы,
подумал Мрак насмешливо. Все-таки впервые за стол сядут раньше него.
— Только не разграбьте дотла, — предупредил Ховрах. — Я буду
скакать обратно быстро! В глотке у меня будет сухо как в норе полевой мыши.
Конь под ним встал дыбки, развернулся на задних ногах и с
места погнал таким галопом, что выбивал из промерзшей земли сухие комья. Гонта
нетерпеливо тронул своего коня. Мрак спросил:
— Что ты накарябал?
— Чтобы Медея сразу поднесла ему такую чару! Ну, дабы сразу
с копыт. А потом, когда очнется, чтобы толстые девки... он толстых обожает,
чесали спину так, дабы только хрюкал. И чтоб все время подносили кувшины с
вином. Это его задержит надолго. Очень надолго!
Они горько засмеялись. Копыта коней глухо и невесело стучали
по твердой как камень дороге.
Оба за сотню шагов от постоялого двора уловили запах бражки,
кислых щей. В воздухе было нечто бодрящее, что заставляет орать, петь,
ввязываться в бесшабашные драки.
— Корчма, — определил Гонта с удовольствием. — Что без нее
дороги?
— Что без нее жизнь? — засмеялся Мрак. — Этот мир от
преисподней только корчмой и отличается. Убери корчму — и вместо нашего
красного солнышка засияет черное.
Ворота были распахнуты настежь. Во дворе у коновязи
обнюхивались кони, из щелей ковальни пробивались струйки дыма. Гонта с
удовольствием посматривал на раскрытые двери. Оттуда доносились веселые песни,
вопли, а аромат наваристого борща, вытеснив дрянной запах щей, потек навстречу
как тяжелая душистая смола, разнежившаяся на солнце.
— Здесь мы задержимся, — сказал он довольно.
— На дольше, чем думаешь, — ответил Мрак.
Что-то в его голосе насторожило Гонту. Он начал
поворачиваться, но как не был быстр, Мрак оказался быстрее. Голова Гонты
дернулась от тяжелого удара в затылок. Он ткнулся в конскую гриву, начал
сползать на землю.
Мрак спрыгнул, подхватил, не дав упасть на землю. Глаза
Гонты медленно закрылись. С крыльца на них выжидающе смотрели двое мужчин. Мрак
крикнул зычно:
— Хозяина сюда, немедля! Денежное дело.
Один нехотя скрылся за дверью. Мрак успел накрепко стянуть
ремнем руки Гонте, когда с крыльца неспешно спустился грузный человек. От него
пахло уверенной зажиточностью, но глаза были настороженные, а в руке был боевой
топор на длинном топорище.
— Я хозяин, — сказал он с осторожностью.
Мужики за его спиной взялись за ножи. Мрак торопливо сдернул
с пояса калиточку. Ладонь ощутила теплую тяжесть.
— Держи, — велел он.
Хозяин поймал на лету, взвесил на ладони. Выражение его
свирепого лица изменилось. Так могло весить только золото, и здесь его было
достаточно.
