Медея упала на труп, горько зарыдала. Мрак опустил голову.
По песчинке — это пройдут тысячи лет, пока мир станет заметно лучше. Но что до
того времени тем, кто чья жизнь длится пять-семь десятков лет?
И что тому, подумал он с горькой насмешкой, чья жизнь длится
лишь до первого снега! А снег, судя по всему, выпадет сегодня ночью.
Медея медленно расжала руки, поднялось. Ее всегда розовое
лицо было смертельно бледным, в темных глазах появилась непонятная решимость.
— Ты велел остаться, — сказала она тихо, голос ее
прерывался, — и я осталась... Но сейчас ты не можешь это велеть!
Голос ее стал тверже. Одна из поляниц воскликнула
предостерегающе:
— Царица!
В руке Медеи блеснул нож с длинным узким лезвием. Ее
страдальческие глаза не отрывались от Гонты:
— Но сейчас ты молчишь... И я иду за тобой!
Поляницы бросились вперед, но узкое лезвие уже с силой
ударило под левую грудь. Медея закусила губу, рука напряглась, длинное лезвие
погрузилось в ее плоть по самую рукоять. На миг в глазах мелькнул страх, затем
лицо осветилось, а губы раздвинулись в торжествующей улыбке:
— Я... смогла!
Она рухнула на труп Гонты, белые нежные руки обхватили его
за плечи. Все слышали как она прошептала угасающим голосом:
— Милый... Там мы не будем ссориться...
Артанцы стояли с хмурыми лицами. За их спинами в толпе пошли
всхлипывания. Женщины утирали слезы, подростки стояли с бледными лицами,
подбородки вздрагивали, слезы бежали по щекам, оставляя блестящие дорожки.
Поляницы медленно подняли свою царицу. Ладони окрасились
теплой кровью. Артанцы провожали их глазами, пока ее положили в царскую
колесницу, затем Шулика рявкнул что-то, четверо воинов взяли Гонту на руки.
Под плач челяди его тоже отнесли к колеснице, положили рядом
с Медеей. Артанцы стали по обе стороны, разом ударили бронзовыми рукоятями
топоров в щиты, крикнули мощно, так что испуганное эхо заметалось во дворе:
— Слава!.. Слава!.. Слава!
Шулика выпрямился тоже, он как побледнел после известия о
смерти любимого сына, так и оставался желтым как покойник, но сумел ударить в
металлический щит, отдавая воинские почести:
— Слава...
На колесницу перепрыгнула с коня Мара, рослая поляница
передала ей вожжи. Мара вопросительно смотрела на Шулику. Тот выдавил
пересохшим горлом:
— Мы уезжаем... Граница остается прежней.
Из угла двора, где овечилась кучка бояр вокруг забытого
всеми царя Додона, послышался вздох из дюжины глоток. Мара перевела тоскующий
взгляд на Мрака, тот выглядел виноватым, не уберег, не сумел, кивнула ему и
дернула за вожжи:
— Пошли!
Кони сдвинулись осторожно, словно знали, какой бесценный
груз везут. Мара дернула сильнее, сказала зло, едва удерживая рыдания:
— Ну, дохлые!.. Пошли!
Кони рванулись к воротам, но Мрак успел увидеть как ветром
сорвало из глаз Мары первые слезы, и понял почему так торопится пустить коней
вскачь: под стук копыт и колес можно дать волю слезам, никто не увидит.
Артане провожали их сочувствующими взглядами, пока те не
покинули двор. Когда стук копыт удалился в сторону ворот, они начали садиться
на коней. Двое по взмаху руки Шулики сорвались с мест, понеслись вдогонку.
Горный Волк оглянулся на Додона, на Мрака, посмотрел на жалкую кучку верных
Додону воинов.
На лице его отразилось презрение, но когда еще раз посмотрел
на Мрака, старая ненависть зажглась во взоре:
— Мы уходим... но мы еще встретимся.
— Вряд ли, — сказал Мрак негромко.
— Что?
— Становись в очередь, — ответил Мрак.
Горный Волк оглянулся на кучку бояр с Додоном в середке.
Шулике подвели коня, тот взобрался тяжело, руки вздрагивали. Горный Волк
кивнул:
— Да, ты умеешь заводить врагов. Похоже, не проживешь и
часа, едва выедем за ворота. Но если хочешь, можешь умереть как мужчина.
Мрак ответил негромко:
— Я умру как мужчина. Чего не скажешь о тебе.
Горный Волк повернулся к Шулике:
— Позволь нам сразиться!.. Он согласен. Это не будет
нарушением законов Куявии.
Шулика поморщился, голос его был мертвым:
— Только если не долго.
Горный Волк заверил:
— Это мигом!.. Эй, пусть выберет любое оружие. А ты ежели
победишь... ха-ха-ха!.. Додон тебя в задницу поцелует и полцарства отдаст. А то
и поболе, чем полцарства. Ежели я, то умрешь от моего меча. Я бы и рад
потешиться, кости ломать по одной, но сам видишь как тебе повезло!
— Доставай свой меч, — ответил Мрак. — Если то, что у тебя
там висит у седла, это и есть меч.
Артане подали коней назад, тесня челядь и селян, прибывших в
город на торг. Образовался круг посреди двора. Из-за спин всадников кто-то
выкрикнул:
— Не соглашайся, Мрак...
— Это Горный Волк, — добавил второй простолюдин. — Его никто
еще не одолевал.
Я даже знаю почему, подумал Мрак невесело. Но потерять честь
хуже, чем потерять жизнь.
С него сбили цепи, и, пока растирал занемевшие кисти рук,
принесли его палицу, круглый щит и зачем-то два дротика. Горный Волк стоял в
окружении артанцев, а Шулика что-то ему втолковывал, указывал на Додона. Горный
Волк кивал, лицо перекашивалось злобой.
Они сошлись на середине двора. Мрака подбадривали криками,
даже артанцы смотрели сочувствующе. Закованный в бронзовые доспехи Горный Волк
был свежим и жаждущим крови, а его противник стоял с голой грудью, темные
волосы слиплись в крови и так засохли. Все знали, что злодейское убийство гостей
далось Додону очень дорого. Один только этот воин, перед тем как упасть от
изнеможения, поразил сильнейших богатырей Куявии.
— Давай! — сказал Горный Волк и захохотал. В глазах
вспыхнула жажда убийства. — Иди сюда, мясо для моего меча!.. Трава для моей
косы смерти!
Он мощно передернул плечами, показывая как быстр и горяч,
захохотал снова. Наружу рвалась звериная мощь, он рычал и ревел от предвкушения
лютого боя, пусть даже короткого, пусть даже не разогреется, но все же услышит
сладостный удар своего меча, в лицо брызнет горячая кровь врага, в ушах как
сладкая песнь зазвенит отчаянный вопль сраженного им, его силой, его руками!
Первый же удар был так тяжел, что Мрака отшвырнуло к стене.
В голове загудело. Горный Волк еще хохотал, когда Мрак оттолкнулся от стены. Он
сам чувствовал как его движения замедлились из-за ран, и палица, вместо того,
чтобы ударить противника в лоб, лишь скользнула по блестящему панцирю. Все же
Горный Волк сделал несколько поспешных шагов назад, чтобы устоять на ногах. От
неожиданности ахнул, а из артанцев кто-то одобрительно присвистнул:
