— Упаси нас, боги! А как же Светлана?
Мрак услышал как на беспомощно-растерянный вопрос внук ответил
тоном умудренного челядинца:
— Эх, деда... Что может молодая царевца? И то чудо, что один
раз с того света вернулась. А такое счастье дважды не бывает...
Их голоса удалились. Дальше был яркий свет, виднелись стены
детинца, и Мрак вынуждено остановился на опушке. Отчаяние и злость на себя
ударили по голове как молот. Упал на землю, захрипел от злости на себя. А потом
задрал морду к небу и завыл так дико и страшно, что на стенах детинца стражи
переглянулись, чувствуя как мороз побежал по спинам.
— Не к добру...
— Какая тоска, — сказал с дрожью в голосе другой. — Быть
здесь большой беде.
— Да уж... Средь бела дня такой вой!
Опять я виноват, думал он со злым отчаянием. Оказывает, от
жертвенного ножа царевну спас — она царевна! — но вверг страну в смуту. А
сейчас еще и царь куда-то делся... Выходит, это над ее отцом он так изгалялся?
Но куда он делся, если отпустили где-то в пяти-шести верстах от крепостной
стены его стольного града? Трудно потеряться, да к тому же ищут сотни гридней с
гончими псами... Если что-то стряслось, то что будет со Светланой?
Сегодня был седьмой день его пребывания в волчьей шкуре. По
ночам подмораживало. Еще не время для снега, но ежели дня три кряду задуют
северные ветры, то пригонит такую тучу, что и самым первым снегом засыпет хатки
до окон, и не всякий хозяин утром с легкостью отворит двери.
Ежели снег застанет в волчьей шкуре, подумал он хмуро, то
так даже лучше. Пусть труп расклюют птицы. Это лучше, чем люди будут брезгливо
коситься на умершего под забором бродягу.
Он рыскал по лесу, вслушивался в звуки, внюхивался. Он уже
знал здесь каждое дерево, каждую норку, при желании мог задрать всех оленей и
тем самым сорвать царскую охоту.
Ночью обычно он рыскал в волчьей личине, а днем обитал в
людской. Волчья днем отсыпалась. Что еще любил в оборотничестве, так то, что
мог бы годами обходиться без сна, попеременно ныряя из личины в личину!
Когда звуки охотничьих рожков поведали, что снова идет
царская охота, он сделал большой круг, зашел с подветренной стороны и подкрался
к охотникам.
Охотниками распоряжался высокий человек с бледным и
бесцветным как у покойника лицом, надменный, изредка роняющий слова. Мрак узнал
хозяина лодки, на которой его держали гребцом. В сторонке с двумя ловчими стоял
рослый старик с белой окладистой бородой. Серебряные волосы падали на плечи,
широкие и покрытые рубашкой из металлических колец. У него был звучный голос,
привыкший перекрывать шум битвы, властные движения. Явно воевода: все воеводы,
которых Мрак знавал, похожи один на другого как крепкие осмоленные бревна в
стене крепости.
У него было честное лицо, прямой взор, такие завтра говорят
тоже самое, что говорили вчера.
— Почему, — спросил он строго одного, — ты стрелял в своего
воеводу на охоте?
— Думал, что там лось.
— И когда ты догадался?
— Когда тот лось стал отстреливаться.
Старик раздраженно отмахнулся, что с дурнем говорить, а Мрак
неслышно скользнул за кустами на другую сторону поляны. Там отдавал
распоряжения бледный, а эти, как Мрак убедился, даже вечером говорят иное, чем
утром, а стоя вещают совсем не то, что говорили сидя.
Он был без доспехов, но слушались его почтительно. Приказы
бросались выполнять стремглав, сами покрикивали по дороге, словно несли в зубах
лоскуток его власти. Когда он остался один, к нему приблизился толстый с
поросячьим лицом. Губы держал трубочкой, будто собрался причмокнуть.
— Кажан, — проговорил он негромко, — ты в самом деле вышел
из преисподней! Только там можно научиться таким хитростям. Трудно было
уговорить?
— Еще бы! Дядя исчез, какая тут охота. Пришлось долго вещать
о государственной необходимости.
— Ха-ха! Получилось?
— Как видишь. Государственной нуждой можно оправдать все.
— Но как оправдать охоту? Уговорить царевну принять участие
в кровавой мужской забаве, когда бьют оленей, псы душат зайцев, соколы бьют
уток и перепелов!
Кажан слегка раздвинул губы, но глаза оставались как у
замороженной рыбы:
— Все же лучше, чем рубка человечьих голов на току. Для нее
лучше, раз их не посещает. Не желает, видите ли, зреть гибели несчастных людей
на потеху тем, кто заплатил! Так что охота для нее в самый раз. Здесь скачка на
горячих конях, красивые верные псы, смех, песни... А убивают оленей где-то
далеко, ей даже не обязательно самой пускать стрелы.
— Все равно, ее трудно выманить из ее сада.
— Только на охоту, только на охоту!
— Ну, — заметил Голик с похабной усмешкой, — ты смог бы,
если бы захотел, уговорить и на большее.
Глухое рычание возникло в горле Мрака само по себе. Он
стиснул челюсти, ни звука не вырвалось наружу, но зато перед глазами встала
розовая пелена. Голика и Кажана видел отчетливо, особенно четко выступали их
жилы, откуда под его острыми клыками брызнет сладкая кровь.
— Не знаю, не знаю, — ответил Кажан небрежно. — Не пробовал.
Но слыхал, что слывет недотрогой... Даже для того певца, что вьется вокруг нее
со слащавыми песнями. И еще слывет абсолютно непорочной!
— Да, потому в прошлый раз выбор жрецов пал именно на нее!
— В силу ее непорочности?
— Голик, ты знаешь тайные причины... Но народ понял, что это
правильно. Вся Куявия знала о ее чистоте и непорочности. И если бы не чудесное
вмешательство богов... ведь жертва уже была принята!.. но почему-то вернулась в
целости...
— Что сказали жрецы?
— Ты же знаешь!
— Знаю этих болтунов, что умеют говорить туманно о самых
ясных вещах.
Снова прозвучали звуки охотничьего рога. Судя по всему,
загонщики гнали зверя в их сторону. Голик сказал негромко, но чуткое ухо Мрака
услышало:
— Надеюсь, на этот раз у них получится лучше!
— У артанов руки не оттуда растут. Это если бы наши
взялись...
— Наши... Наши из-под артанского вора подошвы выпорют, а тот
не заметит. Вон мой помощник Ковань! Тихий да незаметный, но его и в ступе не
влупишь, куда хошь влезет...
Мороз пробежал по коже Мрака. С кем получится? Неужели опять
постараются как-то удалить из этого мира Ее, что явно мешает чьим-то недобрым
планам? Но на этот раз для верности уже не прибегнут к жертве.
Он попятился глубже в кусты, ибо лай гончих слышался все
ближе. Этих собак не боялся, они хороши только на беззащитных оленей, но следом
прется толпа галдящих людей. Каждый в одиночку — тля, но когда воедино...
