Когда пир подходил к концу, то пьяных песен и выкриков,
обычных для любого царского пира, так и не было. Половина кувшинов с вином
осталась нераспечатанными. В воздухе сгущалось напряжение.
Светлана задержала дыхание, поднялась. Взгляды пирующих
обрушились на нее как град камней. Едва не пошатнулась, но расеянно-покровительственная
улыбка осталась на ее губах как приклеенная:
— Продолжайте, дорогие гости!.. Продолжайте.
Она отвернулась, чтобы не видеть, что никто не поднялся,
когда она встала — одним оскорблением больше, одним меньше, — медленно и с прямой
спиной пошла к выходу из палаты.
Глава 10
Когда она была возле дверей, страж сказал негромко:
— Царевна... с тобой желает говорить Горный Волк.
— Что он хочет? — спросила она, а по спине пробежала ледяная
струйка страха.
Страж пожал плечами:
— Скажет сам.
— Проводи в комнату с двумя мечами.
Страж кивнул, ушел, шаркая ногами. Не поклонился, отметила
она, не выказал обычных знаков почтения как царице или даже царевне. А сейчас
действует скорее по приказу Горного Волка, чем выполняет свои обычные обязанности.
Она намеренно прошла через палаты, остановилась в светлице,
откуда был прекрасный вид на зеленую долину и близкие горы со снежными
вершинами, затем неспешно прошла в комнату с умело вырезанными на дубовой двери
двумя скрещенными мечами. Умельцы покрыли их неувядающей краской, мечи в свете
факелов блистали особенно ярко и вызывающе.
Горный Волк уже сидел за столом, злой и нахмуренный.
Светлана ощутила как от страха кожа пошла пупырышками. Горный Волк всегда
выглядел диким зверем, но сейчас был рассвирепевшим зверем.
— Ты ходишь медленно, царевна, — бросил он грубо. — У меня
черепахи ползают быстрее.
Она холодно посмотрела на него с порога, голос держала как
можно ровнее и без оттенков:
— Я понимаю, что в сражениях нельзя научиться вежливости. Но
царям приходится общаться с... разными людьми. И не людьми тоже. Так что
говори, Горный Волк. Я понимаю любой язык.
Он засмеялся, показав зубы острые и длинные как у волка:
— Царям? Ты не царица.
— Я сидела рядом с царем Громославом, своим отцом.
— И что же?
— Умный умеет учиться быстро. А дурак не научится никогда.
Она постаралась, чтобы он уловил угрозу, однако Горный Волк
лишь посмотрел на нее как на пустое место. Голос вождя заполнил всю комнату:
— Да, я воин. Я презираю тех, кто умеет говорить красивые слова.
Когда стану царем, я выгоню их из страны. А кто останется — повешу.
— В какой стране ты им станешь? — спросила Светлана все тем
же холодным голосом.
Он снова оскалил зубы:
— Я знал, что ты дурочка... как все красивые женщины, но
чтобы до такой степени?.. В этой, конечно. Она мне нравится.
Холод проник под лопатки и сжал ее сердце. Вот оно. Первый,
кто сказал это открыто. Держа голос слегка задумчивым и ироничным, но стараясь
не злить вождя, она спросила нерешительно:
— Значит, будущий царь... Горный Волк, да?.. Значит, уже все
решено. А могу я спросить: где в этом мире отведено место для меня?
Он показал зубы, от которых ее снова бросило в дрожь. В
глазах его была победа.
— Конечно, сперва я хотел взять в жены... Понятно, самая
красивая женщина на свете!.. Но я стал вождем не только за силу рук. Я кое-что
слышал и видел. Все войны начинаются из-за женщин, чтобы там не говорили!
Найдутся, которые захотят освободить тебя из моих рук. Я их не страшусь, но у
меня есть планы как завоевать Артанию и Славию, как пойти дальше, и я не хочу
ввязываться в драку с местными дураками. Я не хочу, чтобы мне мешали!
— Понятно, — сказала она мертвым голосом. — Но я хочу, чтобы
ты сказал сам.
— Царевна, — сказал он, его глаза блеснули, словно в них
отразились оголенные мечи, — ты сегодня в присутствии всех гостей откажешься от
престола в мою пользу, а сама уйдешь.
— А по дороге меня зарежут, — закончила она.
В его близко посаженных глазах мелькнуло что-то вроде
уважения:
— Зато не будет другой резни! Разве ради этого не стоит
пожертвовать жизнью... если ты настоящая царская дочь?
В последних словах прозвучала явная издевка. Светлана
поднялась. Глаза ее блистали как две утренние звезды:
— Да, царских детей с детства учат думать о царстве раньше,
чем о себе. И приносить себя в жертву, если это нужно для блага страны. Я уже
отдала себя однажды в жертву, разве не помнишь?.. Я легла на жертвенный камень,
чтобы ты мог победить пришельцев с севера!.. Но ты все равно бежал, разбитый. И
только вмешательство какого-то неведомого героя... я хочу, чтобы это был
человек-герой... вырвало меня из рук самого бога войны Маржеля! И ты хочешь,
чтобы я принесла себя в жертву снова?
Он был взбешен, она даже отшатнулась, чувствуя что вождь
вот-вот ее ударит. С великим трудом сдержавшись, он грязно выругался, сказал,
все еще дрожа от злости:
— Красивая женщина — всегда жертва!.. Не хочешь так? Тогда
мои войска возьмут кремль в один наскок. Прольется кровь, погибнут крепкие
воины... которые могли бы погибнуть в боях с Боевыми Топорами! Ты хочешь этого?
Это будет.
Она медленно опустила голову. Отчаяние нахлынуло с такой
силой, что голос упал до шепота:
— Да... я всегда была жертвой.
Она повернулся и, чтобы он не видел заблестевших в ее глазах
слез, дернула дверь и выскочила за порог. Слезы освобожденно хлынули, побежали,
оставляя блестящие дорожки. Страж у дверей вытаращил глаза, ухмыльнулся и
отвернулся. Что он там вообразил, успела она подумать, ведь оставалась наедине
с Горным Волком, который с женщинами не церемонится?
Она стояла в своей светлице, прислушивалась к голосам
гостей. Уже вечер, ворвутся ли к ней ночью с обнаженными кинжалами или же за
ночь сговорятся, кто сядет на трон?
Громыхая огромными сапогами, подошел толстый гридень со
страшным шрамом через все лицо. Бесстыдно икнул, волна смеси запахов
недожареного лука и мяса едва не сшибла ее с ног. Светлана напряглась,
неприятности явно и здесь, а Ховрах сделал вид, что поклонился:
— Царевна, посол Артании просит молвить слово.
Улыбка погасла на губах Светланы. Пугливо оглядевшись, она с
усилием и великой неохотой шагнула из светлого сказочного мира в мир нынешний.
— Если разговор недолог, то... проводи его сюда.
